– С такой закуришь, – недовольно буркнул Вася. – Это я пошутил: такое пари не считается!
– А все, уже поздно – разбили, – беспощадно уведомил его Петрушин.
– Да нечестно так! Он насильно руку держал!
– Насильно?!! О, брат мой… Что этот негодяй сделал с тобой!
– Да пошли вы оба в ж…!
– Да ладно тебе. Погоди, может, еще договорятся…
Разговор в усадьбе вновь стих. Через несколько секунд послышались шаги – кто-то приближался к выходу.
Негромко скрипнула калитка. Вышел генерал, встал к нам вполоборота и несколько секунд смотрел на фонарь, раскачиваясь с пятки на носок. Лица его видно не было, но, судя по безвольно опущенным плечам, в душе большого человека сиюминутно царила скорбь.
– Ну все, все… Собрался, взял себя в руки… – увещевающим тоном пробормотал генерал, в самом деле, обхватывая себя руками за плечи и разворачиваясь к нам лицом. – А чего ты хотел? Правильно ведь сказано: все бабы – суки!!!
Получилось горько, неискренне и с плаксивой ноткой.
Высказавшись таким образом по существу текущего момента, генерал решительным шагом направился к машине, сел на переднее место и, со всего маху хлопнув дверцей, властно бросил:
– На базу!
– Добрый вечер, Иван Алексеевич, – почтительно поздоровался я. – Не будете возражать, если я попрошу вас сдать оружие?
– Буду, б…!!! – рявкнул генерал, всем телом разворачиваясь на голос и производя правой рукой какие-то манипуляции – темно, не видно ни фига!
– Забрал! – сказал Вася.
– Ай, б….!!! – вскрикнул генерал. – Пальцы сломаешь, сволочь!!!
– Пятый, ты чего?
– Да шустрый оказался – еле успел! – Вася передал между спинок сиденья пистолет.
Петрушин взял его и осветил фонариком: это была облагороженная «Гюрза» с инкрустированным затвором и позолоченными надписями.
– Ну ни фига се… Не лень такую дуру таскать?