Горшки

Аппарат

Здоровая башка у Никанора Иваныча: аппарат самогонный изобрел. Ни у кого не хватило смекалки, только он додумался. Умный очень, другие дураки. Дома сидит, из села не выезжает — денежки сами лезут в карман. Поэтому и разбогател. Жене — ботинки, дочери — ботинки, себе — сапоги из опойковой кожи. Жене — платье, дочери — платье, себе — рубаху черного сатинета. Дом железом перекрыл, тарантас в починку отдал — первый житель. Умный очень, другие дураки. Продал Иван Захаров овцу — нужду со двора согнать, — половина овцы попала Никанору Иванычу. Было у Михайлы Дынькова четыре пуда зерна на черный день — два в аппарат пошло. Целую ночь куралесил Михаила, сделался самым богатым человеком на все Заволокино. Ничто нипочем! Ползал в избе на четвереньках, песни пел, над нуждой смеялся, как парень над брошенной девкой. Баба плакала — не слышал. Лошадь голодная по двору ходила — не видел. Очень уж хороша самогонка будь она проклята! Моложе сделала лет на пятнадцать. Разлетелась нужда в разные стороны, целую ночь не показывалась на глаза Михайле. Только утром: поднял Михаила развороченную голову, а нужда опять рядом с ним. Вцепилась как кошка ногтями, не оторвешь. Баба на лавке сидит, свесила голову. Около ребятишки жмутся. Слезы да горе. Кошка жалобно мяучит, ветер дует в худые окна, чугун пустой на боку валяется. Печка холодная, брюхо у всех голодное. Горе да слезы. Встал Михайла из-под лавки — ноги качаются, по вискам молотками стучат. На дворе лошадь с упреком глядит, рот разевает. Собака поджала хвост, воем собачьим душу вытягивает. Куда идти?

Пришел к Никанору Иванычу — на столе самовар кипит, пирогом из печки пахнет. Жена в новом платье, дочь в новом платье. Никанор Иваныч в новой рубахе из черного сатинета. Сидит умытый, расчесанный, по всей избе благодать. Умный очень, другие дураки. Поглядел Михайла на чужую благодать — тоска сердце грызет. А от тоски опять можно только в тоску.

— Здорово ты меня ушиб, Никанор. Похмеляй.

Иван Захаров пришел в худых порчишках, носом шмыгает, руки трясутся.

— Похмеляй, Никанор, — не гожусь.

Никанор Иваныч не отказывает. Хорошо аппарат работает — хватит. День и ночь капелька по капельке капает. Нет, не капельки. Труды мужицкие в четвертину переливаются, слезы бабьи, горе детское. Потому и разбогател. Жене — жакетку, дочери — жакетку, себе — пиджак диганалевый. Жене — кофту, дочери — кофту, себе — шаровары для праздника, пояс с кистями. Лошадь купил, корову дойную, на дворе гуси загагакали. Умный очень, другие дураки. Сам председатель волисполкома в гости ходит, секретарь за дочерью ухаживает, наверное замуж возьмет. Даже и это не все. Сам начальник районной милиции с обыском приезжал, чтобы аппарат арестовать, а уехал только утром. Всю ночь пели песни с председателем, играли с Никаноровой бабой, Никанору говорили:

— Ты, фабрикант, не бойся. Вся власть в наших руках. Понимаешь? Ни один человек пальцем не тронет тебя, если мы не захотим.

Так и думал после Никанор Иваныч: никто не тронет. Капает аппарат капелька по капельке — сколько тут денег? Миллион? Мало. Двадцать миллионов, сорок миллионов, миллион миллионов. Куча! Ворох огромный. Передняя изба, набитая деньгами. Целый обоз. Хорошо!

А случилось это вот как.

У Ивана Захарова расстройство, удержаться не может, и у Михайлы Дынькова расстройство — удержаться не может. Григорий Кручина, мужик бедный, прямо сказал:

— Теперь я не могу без самогонки — зарезала она меня.