Двинулись земли низы. Том 1. Двадцатые

Студенты Московской горной академии. 1922 г.

Голодную и холодную жизнь студентов Академии в первые годы существования я уже описывал, и первый выпускник в этом плане ничем не отличался от прочих «грызунов гранита науки». Разве что тем, что первым из студентов МГА опубликовал научную статью «Вольфрамовые руды в Западной Сибири».

«Селиховкина я знал, — писал наш летописец Василий Емельянов. — Мы жили на одном этаже в общежитии. Как-то зайдя в комнату, я увидел его за необычным занятием: он себе шил из овчины шапку. «Холод собачий, чуть было уши себе не отморозил. Работали на железнодорожной станции: мороз, ветер, а у меня, кроме старой шапки, ничего нет. Один из железнодорожников дал кусок овчины — ты, говорит, парень, шапку себе сооруди, а то и до работ допускать не будем — совсем окоченеешь. Вот и сооружаю». И он, надев еще не законченную шапку, похожую по форме на башлык, спросил: «Как, сойдет?». Так вот этот студент Селиховкин умудрялся посещать лекции, сдавать зачеты, разгружать вагоны, чтобы хоть немного заработать на пропитание, да еще овладеть мастерством скорняка и находил время писать научные статьи».

Научным руководителем Селиховкина стал Владимир Дмитриевич Рязанов. Это был человек совершенно иного времени и иной среды – как я уже говорил, сложно найти столь же несхожих людей, как студенты и преподаватели МГА.

Если у студента Селиховкина за спиной был крестьянский, по сути, быт семьи сельского учителя, учеба на медные деньги, окопы и вши Первой мировой, шашки и «Яблочко» Гражданской и послевоенная голодная-холодная учеба, то у профессора Рязанова бэкграунд был совсем другим.

В.Д. Рязанов.

Столичное детство в семье банковского служащего Дмитрия Федоровича Рязанова и Екатерины-Марианны Адольфовны Рязановой, урожденной Каспари. Языки, гувернеры, семейный фарфор и книги в кожаных переплетах из отцовской библиотеки.

Горный институт – один из самых престижных вузов империи, окончание по первому разряду, специализация по металлургии, переквалификация в геологи. Чин титулярного советника, фанатичная увлеченность наукой, ученичество у Мушкетова, дружба с Обручевым, командировки по всем городам и весям – Владивосток, Байкал, Уфа, Амур, Колыма, Онежское озеро, западный Китай, Вычегда, далее везде. Первые правильные геологические поиски нефти в Западной Сибири, первые разведки золота на Чукотке – сложно и вспомнить, где бы не отметился Рязанов с его феноменальным чутьем.

Честно заработанная репутация высококвалифицированного спеца, неофициальный титул первого геологоразведчика страны, работа на лучшие компании за большие деньги, орден Св. Станислава в петлице…

Революция, разруха, исчезновение работодателей - кто сбежал, кого шлепнули, растерянность, почти паника, здоровье стремительно сдает – сказались жизнь перекати-поля и ночевки под открытым небом.

Приглашение в Московскую горную академию с предложением создать и возгласить кафедру геологоразведки стало для Владимира Дмитриевича спасением.

Паек, определенность, служба, статус, ученики… Немного странные, иногда даже пугающие – но ученики. Настоящие. Малограмотные и диковатые – но хваткие и упертые, сидящие над книгами до рези в глазах.

Селиховкин умел писать не только научные статьи – редактором его книги «Золото (Записки инженера)» стал не кто-нибудь, а Алексей Максимович Горький, издавший ее в десятом альманахе своего проекта «Год XIX».

Автор «Золота», к тому времени ставший главным инженером треста «Лензолото», кавалером ордена Трудового Красного Знамени и обладателем значка «Стахановец золотой промышленности», довольно часто вспоминает о своем учителе:

«Владимир Дмитриевич Рязанов. Навсегда запомнилась мне его огромная фигура, согнутая и как-то осевшая от болезни, которая свела его в могилу. Мягкий, поразительно деликатный, он неспособен был просить чего-либо для себя или для своей семьи.

Тяжело больной, он с трудом одолевал путь в академию - с Ордынки на Большую Калужскую. На это он тратил целые часы. И ни одной жалобы! Студенты скоро заметили это. Ни слова не сказав профессору, мы добились для него квартиры в нижнем этаже академии. Надо было видеть, как Владимир Дмитриевич был тронут этой небольшой заботой.

Старый профессор, бесконечно преданный науке, спешил отдать все, что знал, своим ученикам. Опыт у него был огромный, литературы же по золоту не было. Я был в то время единственным студентом, специализировавшимся по разведке и разработке россыпного золота.

С болью наблюдал я медленное умирание дорогого для нас человека, просиживал с ним ночи, работая над дипломным проектом.

— Мне недолго жить, Виктор Васильевич, — говорил он смущенно, — посидим, голубчик, попозже...

Нашему старому учителю стало трудно подниматься на третий этаж. Мы поставили ему кровать в кабинет, приносили туда обед... Помню, как, опершись руками о стол, тяжело дыша, он стоял над чертежной доской и конструировал по просьбе И. М. Губкина сложный прибор для определения элементов залегания магнитных руд бурением. Упала на чертеж от усталости голова студента, вычерчивавшего прибор по указанию учителя, давно слипаются глаза у меня. А профессор о чем-то говорит сам с собою, обмозговывая детали прибора. Какая это поразительно ясная была голова! Прибор изобретен и оказал огромную помощь при разведке Курской магнитной аномалии».