Карфаген смеется

Она приподняла пухлую руку.

– Притухни, Иван, бога ради. Я не упомню ’сю твою биографию. Думать, тьбе от это’о шо-то п’репадет, так?

– У него, судя по всему, есть связи с важными людьми в нефтяной отрасли. Мне нужна только рекомендация.

– Ты уверен в этом?

– Клянусь!

Она подняла брови:

– Оки-доки, если ты так г’воришь. Твои идеи обычно не так ’росты. Шо мы творим ради черт’вой любви!

В тот вечер на сцене я вновь старался изо всех сил. Миссис Корнелиус играла великолепно. Дружище сидел в кресле, извиваясь, дрожа от восторга, не в силах поверить, что его мечта вот-вот осуществится. Нас трижды вызывали на поклоны (на сей раз без помощи клана), и мы удалились в приподнятом настроении.

– Ты ’росто из кожи вон лез, Иван. Должна ’ризнать, я не думала, шо ты так смож. ’должение за ’должение, как я засе’да г’ворю.

Собираясь в ресторан, она постаралась одеться получше, даже достала одну из своих шляпок из зеленого и желтого атласа. Миссис Корнелиус облачилась в темно-синее платье, расшитое светлым бисером у горла, на плечах и на коленях. Желтые туфли прекрасно сочетались со шляпкой.

– Шо думать, Иван? – Миссис Корнелиус явно восхищалась собой. – Просто п’трясно, это я тьбе г’ворю! – Она глубоко вздохнула – так, что платье на груди едва не разорвалось. – Ну шо ж, за дело. Уви’имся позже, надесь.

Она положила руку на бедро, пародируя жесты современных манекенщиц, подхватила блестящую, синюю с черным сумочку и, пританцовывая, умчалась на свидание.

Как только она ушла, я начал волноваться. Я то и дело скрещивал пальцы, а потом разводил руками, потому что чувствовал себя очень глупо. Я думал, что сойду с ума, просто ожидая новостей; потом я направился в соседнюю комнату, где Мейбл и Этель поправляли чулки, и спросил, какие у них планы. «Ничего особого», – сказала Этель. Она толкнула в бок свою подругу. Раньше им всегда нравилась наша «возня». Хорошенько накрасившись и надев туфли на высоких каблуках, эти тощие девчонки становились почти привлекательными. Я подхватил их под руки и повел по дощатому настилу через ярко освещенную ярмарочную площадь. Море было черным и спокойным. Я услышал ровный гул нефтяных насосов и подумал о том, сколько влюбленных прячется под покровом шума и темноты. Хантингтон-Бич был просто великолепен; жизнь здесь кипела. Огромные грубо нарисованные головы взлетали над балаганами, откуда доносились треск, гром или звон крошечных колокольчиков. Зазывалы что-то вопили на своем языке, более древнем, чем язык цыган, и танцовщицы, еще менее привлекательные, чем мои спутницы, извивались и трясли своими ничтожными выпуклостями под звуки какого-то fartsayrik цилиндра Эдисона. Запах нефти доносился с пляжа и смешивался с вонью бензина на территории ярмарки, с запахами гамбургеров и хот-догов, глазированных яблок, розовой сахарной ваты и сахарных палочек. Земля кое-где была покрыта неровными дощатыми настилами; там, где становилось слишком грязно, она превращалась в настоящий музей калифорнийского мусора – яркие краски бутылок, коробок и бумажных пакетов уже начинали тускнеть.

Мои партнерши по сцене снимали комнату вместе с миссис Корнелиус. Я решил, что будет неблагоразумно идти туда, – вдруг свидание закончится преждевременно. Я отвел их в свою комнату, которую снимал в доме неподалеку от ярмарки. Казалось, мы никуда не уходили. Огни вспыхивали и мигали, автоматически повторялась мелодия вальса, будто доносившаяся из другого, более галантного века, и худощавое, почти бесполое тело Этель поднималось и опускалось на моем по ошибке обрезанном члене, а в это время Мейбл (что было для нее необычно) присела надо мной, а потом, чуть слышно застонав, прижала взмокшую киску к моим губам. Я старался как мог, а потом почувствовал, что задыхаюсь, Я не забыл Эсме. Я представлял ее нежное, невинное личико как раз тогда, когда Мейбл устраивалась у меня на плечах. Удивительно, как сильно Эсме походила на Лилиан Гиш. Она без всякого труда добилась бы успеха в кино, стоило ей только захотеть. Я уже начал надеяться, что смогу открыть сразу двух замечательных новых звезд. Я хотел остаться актером, искушение было очень сильным, но я больше не мог противиться своей судьбе. Я мог предложить миру другие дары: Luftshif¹, лодки, технику. В конечном счете они пробудили мечту о безграничной свободе, о моих воздушных городах. Eybik, fargesn, ikh blaybn lebn [299] [300].

Я проводил дам в их пансион, расположенный в нескольких кварталах от моего. Они приготовили мне кофе и начали болтать о просмотренных фильмах, знакомых мужчинах и занятных рекламных объявлениях. В три часа утра они вместе улеглись и заснули. Миссис Корнелиус, вернувшись, слегка удивилась, когда увидела меня в комнате. Она вздрогнула и громко икнула.

– Прости, Иван. А ка’ого черта ты делашь в моей комнате?

– Я хотел услышать, как все прошло.

– Ты мне не бабуля. – Она нахмурилась. – Я п’ка не на твоих условиях работаю. – Потом она усмехнулась и сняла шляпку. – Он милашка, взаправду. Мягкий как масло, да! Не коснулся м’ня и пальцем, как он казал. – На нее это произвело впечатление. – И он устроил просмотр со своими партнерами по «Ласки». Я не жалусь. Но эт отель ’се-таки сарай. Я думала, бу’ет шо-то повеселее. П’веришь ли, ника’ой черт’вой выпивки. Женщина, к’торая там заправлят, – бывшая бандерша, я уверена.

Я был по-настоящему рад за нее, но следовало выяснить, как решилось мое дело.

– Вы смогли замолвить слово о моих изобретениях?