При звуке обеденного гонга мы поспешно оделись, скалясь, как счастливые псы. Я выскользнул из ее каюты. Все мое тело ликовало, в голове роилось множество великих замыслов, тысячи замечательных видений, сотни новых идей для наших любовных ласк. Тем вечером за столом я пребывал в самом лучшем настроении и поражал всех своим остроумием. Миссис Корнелиус наклонилась ко мне, подмигнула и прошептала:
– И шо с т’бой та’ое, Иван? Выиграл на б’гах?
Позднее мы с моей баронессой встретились на палубе, чтобы насладиться последним объятием, прежде чем разойтись по каютам. В глубокой темноте вдали от линии кораблей мы увидели вспышку огня и услышали отдаленный взрыв.
– Поджигатели, – сказал я, – без сомнения. Красные саботажники. Так они представляют себе войну.
– Какие ж они трусы!
Я согласился:
– Да, это верно, однако зачастую именно трусы выигрывают войны.
Она сочла это замечание слишком глубоким или слишком тревожным. Договорившись встретиться в то же самое время в ее каюте на следующий день, мы разошлись в разные стороны.
Я остановился возле мостика, закурил сигарету и посмотрел на далекие огоньки, которые гасли один за другим. Когда я устремил взгляд вверх, на палубе надо мной появилась какая-то фигура. Видно было плохо, и человек явно не хотел, чтобы его заметили. Он завернулся в платок или короткий плащ, негромко кашлянул и кивнул мне. Я присмотрелся повнимательнее. И вновь с моих губ сорвалось имя:
– Бродманн?
Если это был Бродманн, то он испугался меня сильнее, чем я его. Я рассмеялся:
– Чего вы хотите добиться, играя в привидения?
Человек натянул свой платок на плечи и скрылся с глаз. Я помчался по палубе, стараясь поскорее добраться до лестницы, по которой он должен был пройти, если собирался возвратиться в свою каюту. Но он двигался слишком быстро. Дверь оказалась заперта, и хотя на сей раз я барабанил в нее, света внутри разглядеть не удалось. Я не смог ничего расслышать, даже когда прижал ухо к вентиляционному отверстию, забитому старыми газетами.
Я отправился на поиски мистера Томпсона, чтобы спросить, когда, по его мнению, мы прибудем в Константинополь.
Глава вторая
На следующий день на борт подняли четыре гроба – четыре длинные деревянные коробки, вероятно, с боеприпасами. Мы покинули Новороссийск с новыми пассажирами: троицей пожилых русских женщин, глухим стариком, раненым британским капитаном и его санитаром-индийцем, итальянской медсестрой из Красного Креста. На нашем судне собралась одна из самых странных разношерстных компаний, какую только можно было вообразить. Мы плыли уже несколько дней. Теперь корабль направлялся в теплые края. Нашей последней остановкой в России должен был стать Батум. Настроение мое переменилось, и я уже с нетерпением ждал прибытия в Константинополь, путешествия по Европе и конечной остановки в Лондоне. Я хотел избавиться от Бродманна (или, скорее, от угрозы, которую он воплощал). Я хотел наслаждаться обществом баронессы, не думая о том, что мою идиллию могут прервать в любой момент. Я решил, что мне удастся добиться своего за несколько дней пребывания в Константинополе.
Восхитительные формы баронессы смешивались в моих фантазиях с более сложными формами корабля. И «Рио-Круз», и баронесса поражали меня: трепещущие, сильные, колеблющиеся животные, с которыми нужно обращаться умело и деликатно. На второй день я приобщил баронессу к кокаину. Я дарил ей все новые и новые ощущения. Она жадно набрасывалась на все, что я мог предложить.
– Этого уже давно не случалось. Мне так не хватало…
Она была огромной великолепной кошкой, которая пожелала подчиниться моей власти. Чем послушнее она становилась в удовлетворении похоти, тем сильнее была моя привязанность к ней, и все же она никогда не утрачивала индивидуальности. Она оставалась баронессой фон Рюкстуль, почти равной миссис Корнелиус. Она называла меня своим «таинственным смуглым незнакомцем». Она тоже слышала сплетни. Она говорила, что я могу быть евреем и шарлатаном – ее это нисколько не волнует; она верила в меня, в мое величие, в мою судьбу. По словам баронессы, она считала, что раса вообще не имеет значения. Ich verspreche Ihnen![14] Она была женщиной исключительно великодушной, хотя в чем-то и ограниченной.
Конечно, у меня возникали некоторые опасения. Они были связаны с тем огромным запасом страсти и чувственности, который я в ней обнаружил, – я боялся, что баронесса стремится к крайним проявлениям чувств, что она может в любой момент выйти из-под контроля. К примеру, вскоре ее первоначальное желание короткой любовной интрижки превратилось в нечто совершенно иное – она захотела более долгой, а возможно, и более формальной связи. Вскоре она, затаив дыхание, намекнула, что было бы замечательно, если бы мы могли оставаться вместе на всю ночь.