Город в конце времен

22
18
20
22
24
26
28
30

Сверкающая женщина выплывает из тумана, и колени становятся ватными.

Все собрались. Кто ты такой?

Лицо ее восхитительно – очертания неотразимы и невозможны, чужды и знакомы одновременно; столь много форм, столь много рук, столь много мощи… В нем растет, поднимается нечто древнее, давно подавляемое – конденсат ничуть не менее загадочный, чем изношенная временем вещица, которую он сжимает в левой руке.

Даниэль пытается вымолвить слова.

– Я – Сангмер.

– Ты?

– Где же ты был, Пилигрим? Супруг? И что ты принес с собой?

Даниэль поднимает правую руку – пустую.

– Ты их доставил?

Он кивает.

– Значит, дело сделано. Кворум пастырей собрался.

Отшлифованный временем яйцевидный предмет в его левой руке напоминает затвердевший и уплотненный кусок озера, которое колышется и хлюпает под ними; напоминает одну из крох, что шеняне собирали по всем галактикам вслед за эпохой Яркости и конца творения.

Утраченный осколок Мнемозины пробудит Ишанаксаду, завершит воплощение. Он мог бы спрятать этот фрагмент, заявить о своем праве на женщину, которую искал по всему Хаосу, – иначе он потеряет ее навечно.

Глава 126

Ишанаксада опускает голову и осматривает свое печальное, древнее тело, окруженное и заполненное болью, изношенное странствием, жестокое, нацеленное на завершение задачи и возвращение – любой ценой.

– Что мы наделали? – спрашивает она.

– То, что делаем всегда. То, что мы обещали сделать. Повторное рождение.

Он протягивает левую руку.

Ишанаксада разжимает его пальцы, берет фрагмент с ладони. Это не стекло, разумеется. Это кусок матери всех мыслей, всех тех, кто видит и размышляет, включая Даниэля – и Сангмера. Фрагмент согласовывает, тем самым позволяя существовать памяти; он придает форму творениям Спящего, когда тот решает не спать.

– Если я это приму – я обернусь тем, чем была. И кем тогда мы станем друг другу?