— Конечно, твое, конечно. Я не собирался вмешиваться.
— Конечно, не собирался. Почему ты не спросил у Совета?
Нехотя, с надеждой, он улыбается:
— Сама понимаешь. — И она сразу поняла.
— Потому что ты к ним уже обращался. Ты невозможен. И что они ответили?
— Велели спросить у тебя.
— Хорошо. И я говорю, что мне не нужна твоя помощь. Но спасибо. Правда. Спасибо за предложение.
Она смотрит, как он матерится и отводит глаза. Она расслабляется. В профиль он гораздо привлекательнее. Заметнее черты предков. Финикиец, размышляет она, в облике выходца из южного Лондона.
— Думаешь, ты все предусмотрела. — Мускул дрожит у него на щеке. Он выглядит старше и ведет себя, как старший, но ему едва исполнилось двадцать. Он почти вдвое моложе ее.
— Карл, — говорит Анна, — Не нужно завидовать. Я не такая, как ты.
— Да, не такая. — Он склоняется к ней. — Но все к чему-то стремятся, разве нет? Гнать на пять. Ты круглые сутки работаешь с деньгами, неужели тебе не хочется их заполучить? Ты знаешь, как работает Налоговая и как она не работает. Ты не первая используешь ее методы с большей пользой, разве нет? Скажи мне, что тебя это не интересует.
— Меня это не интересует.
Он кивает. На секунду ей кажется, что он понял. Что она не такая, как он. Что ее мечты не касаются практических вещей вроде карьеры или богатства. Он снова кивает:
— Тогда ты можешь дать мне кусочек Лоу.
— Нет, даже за сотню пальмовых юбок, — отвечает она, и он откидывается на спинку скамьи, злобно улыбается.
— Ты стерва, Анна. Это комплимент, не обижайся. — Он берет портфель, щелкает замком, встает.
— Доедай, опоздаешь. Куда потом?
— Куда захочешь.
Она смотрит, как он пересекает Лаймбернер-сквер, темный силуэт растворяется в толпе. Вот люди, что мечтают о Джоне Лоу. Она думает о драйве, о страсти, о надеждах. Три слова — как три ступеньки вниз, убывающая прогрессия вожделения.
Выше по течению, в Вестминстере, начинает бить Биг-Бен, первые удары колокола приглушенно доносятся издалека, сто шестьдесят лет неизменные. Анна шепчет детский стих: