У Романа Григорьевича вздрогнули губы — он чувствовал себя живодёром. Вивисектором, если по научному.
— Я отпущу — ты же убьёшь меня, — пошептал он с отчаянием.
— Нет… Кляну-усь. Отпусти…
Повернулось колёсико, пламя погасло. Совсем.
Только оказалось, что верить кощеевым клятвам нельзя. Роман Григорьевич понял это, когда его швырнуло со всего размаха об стену, прижало к ней так, что кровь брызнула из носа, и дышать стало невозможно. Тут бы пришёл конец и ему, и тем, кто был с ним, и всей Руси заодно. Потому что упал на каменный пол кувшин, распался на черепки, и спиртовка раскололась, и вылился весь спирт — ничего от замечательной конструкции не осталось. И даже не сразу понял Роман Григорьевич, что всё ещё держит в руке проволоку с заветной иглой — когда только успел схватить?
Это было спасение. Вдавленный в стену, Роман Григорьевич не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, одни только пальцы ещё слушались. Достаточно, чтобы согнуть дугой мягкую бронзовую иглу. И тело вероломного врага выгнулось дугой, как в припадке падучей. Ослабла колдовская хватка, агент Ивенский сполз по стене на пол, кое-как перевел дух, размазал кровь по лицу, пользуясь отсутствием подчинённых, всхлипнул. Теперь уже не Кощея, себя жалко было — зачем такой доверчивый и глупый? Стоило переживать из-за врага рода человеческого! Чуть всех не погубил. Стыд, ох, стыд…
Когда взгромоздился наверх, судорожно сжимая иглу побелевшими пальцами, спасённую пленницу уже переваливали в корзину. Ничего, обошлись на этот раз без начальства — так замучились с царевной, что только и думали, как бы отделаться поскорее, даже страхи свои позабыли. Тит Ардалионович ловко перемахнул с подоконника в корзину, и тянул бесчувственную Елену Павловну на себя, а Листунов деликатно подавал сзади. Увидели, в каком виде объявился Романа Григорьевич — чуть не выронили драгоценную ношу.
— А?… — раскрыл рот Тит Ардалионович.
— Потом! — прорычал Ивенский, на самом деле он и потом ничего рассказывать не собирался. — Скорее! — он чувствовал, как слабеют пальцы.
— А конструкция где? — испугался Листунов.
— Уронил! Игла у меня!.. Ах, да что же она у вас застряла? Листунов, за ноги её толкайте!
— Да как же — за ноги! Невозможно-с! Неловко! Она же царевна! — вдруг запаниковал тот.
— В Кремле будет царевной. А здесь — жертва преступления. Значит, будем спасать, как нам сподручнее. Толкайте!
Затолкали.
— Опускай!!! — ну, никак не желал Удальцев обходиться сигнальным флажком.
Они спускались, а снизу неслись приветственные вопли — на земле заметили, что в корзине четверо.
Спустились.
И всё. И больше они спасённую царевну не видели: подхватили её другие люди, завернули в покрывала, унесли… А Тит Ардалионович воображал, что она им хотя бы спасибо скажет. Куда там — не по чину. Это она наверху была жертвой преступления, которую можно и подмышки тащить, и за ноги, и, с позволения сказать, под зад подсаживать. А внизу — царевна, и простым сыскным даже глядеть на неё не положено… «Ну и ладно, — сказал себе Удальцев. — Не такая уж и красавица, чтобы ею любоваться. Вот Екатерина Рюриковна…»
— Ваше превосходительство! — крикнул кому-то Роман Григорьевич. — Скорее, командуйте отступление! Отводите людей от горы! — ему мучительно хотелось скорее покончить с этим делом.
Да не тут-то было! Гнулась, чуть не пополам складывалась игла в его руках — но не ломалась! Что за проклятие такое?! Он уже в отчаяние начал впадать. Да ещё Удальцев зудел над ухом, не терпелось ему:
ebooksa