Тут Тит Ардалионович устыдился, и больше начальство в ту ночь не пугал — нашлись другие желающие.
Проснулся Роман Григорьевич оттого, что спиной ощутил на себе чей-то пристальный взгляд — была у него такая необычная способность, безошибочно чувствовать чужие взгляды. «Удальцев?» — была первая мысль, тут же отвергнутая: зачем бы Титу Ардалионовичу таращиться на него среди ночи? Воры? Или?…
Осторожно, притворяясь крепко спящим, Ивенский перевернулся на другой бок, взглянул из-под опущенных век…
Белые круглые глаза смотрели на него из темноты. Да, это определённо были не воры.
— Удальцев! — позвал Роман Григорьевич полушёпотом. — Эй! Проснитесь!
Тот вскочил, заспанно моргая.
— Удальцев, вы ЭТО тоже видите, или мне чудится?
— Да-а! — откликнулся юноша панически. — Это опять она! Ой, мамочки!
Но это была не она. Роман Григорьевич на всю жизнь запомнил глаза чёрной гончей — молочно-белые, без зрачка, будто бельмами закрытые. Глаза же ночного гостя, хоть и были белыми, но отливали желтизной, будто две маленькие луны. И зрачки у него имелись — большие, круглые, как у птицы, в окружении узкой и от этого почти незаметной серой радужки. Взгляд пришельца был вполне осмысленным, поэтому Роман Григорьевич решил пойти на переговоры.
— Ты кто таков? Зачем явился среди ночи? Вот городового кликну! — брякнул так, и самому смешно стало: можно подумать, ночные чудовища боятся городовых!
Послышалась возня, глаза часто заморгали.
— Я эта… Дяденька прислали! — голос был хрипловатым, нечеловеческим. Впрочем, чего можно ожидать от обладателя таких глаз? Не столько испуганный, сколько заинтригованный Ивенский потянулся к столику, зажёг лампу.
Верно говорят — у страха глаза велики, с перепугу можно и простого, безобидного домового за чёрную гончую принять! Да, это был именно домовой, обитатель пыльных запечий, тёмных подполий и чердаков. Ростом в аршин с малым, кожа серая, голова лысая, борода до пят, одет в серое, опрятно, но сам босиком.
— Зачем же ты людей по ночам беспокоишь? — напустился на него Роман Григорьевич, раздосадованный глупым своим испугом. — А ещё говорят, в дорогих гостиницах и домовые особые — степенные, не озоруют никогда! Утром велю хозяину, пусть зовёт колдуна, чтоб тебя с места сжил!
Домовой переполошился.
— Ай! Ай! Не надо колдуна звать, неповинного гнать! Ведь мы нездешние, с Васильева острова мы! Дяденька нас прислали, велели кой-чё передать!
Роман Григорьевич сел, завернувшись в одеяло. Велел раздражённо:
— Ну, так передавай, что велели, да убирайся, откуда пришёл! — ему отчаянно захотелось спать, наскучила вся эта мистическая канитель.
Тут домовой приосанился, прокашлялся, пригладил бороду и принялся обстоятельно излагать.
— Так что, призвали меня дядюшка и наказали: ступай, говорит, разыщи гостей московских, и передай. Поутру пусть непременно навестит меня старшой, сам-один. Переговорить надобно по делу, его ын-те-ре-суюшшему, — последнее слово далось ночному гостю явно не без усилия.
ebooksa