Опасная колея

22
18
20
22
24
26
28
30

Убийца тоже отступил от своей жертвы на шаг. Плавным движением провёл пальцами по окровавленному клинку, поднёс их ко рту и медленно облизал, вывалив тёмный, почти чёрный язык. Тит Ардалионович расстался с остатками вчерашнего ужина. Роман Григорьевич сказал «Фу-у!» и побледнел.

А белоглазое чудовище спрятало оружие под плащом, неторопливо огляделось, переступило через труп, ухватило с пола банку, повернулось, и…

Ему полагалось бы исчезнуть. Раствориться в дрожащем и струящемся воздухе вместе с добычей своею. Так оно было изначально.

… встретилось взглядом с агентом Ивенским.

Они смотрели друг на друга в упор. Ни друг друга ВИДЕЛИ.

Роману Григорьевичу стало страшно, он чувствовал, что не может ни взгляда отвести от этих жутких глаз, ни пошевелиться — будто замороженный. Для убийцы их встреча тоже была неожиданностью. Он замер на месте, лицо исказилось изумлением и злобой. Однако, замешательство его длилось не дольше секунды. Затем он выхватил окровавленный ятаган. Металл свистнул в воздухе, дико вскрикнул Тит Ардалионович. Страшный удар обрушился на Ивенского, не оставив ему ни единого шанса на спасение. Удальцев, безвольно застывший у стены, отчётливо видел, как кривое лезвие с размаху вошло в шею его начальника, вышло с другой стороны… И ничего не случилось. Не била кровь фонтаном, не прыгала по половицам отрубленная голова.

— Ка-ак?! — выдохнул белоглазый едва ли не со страхом, видно, тоже не понимал, что происходит вокруг. Попытался сделать новый замах — не смог даже руку поднять.

Роман Григорьевич, уже успевший осознать, что смерть и на этот обошла его стороной, нашёл в себе силы растянуть в злорадной усмешке внезапно пересохшие губы. Нижняя больно треснула — лишне доказательство, что он всё-таки жив. Очень хотелось сказать что-то злое, но это было уже за пределами его возможностей — странное оцепенение не проходило.

Но и белоглазому, похоже, приходилось не намного легче.

— Ведьмак-х-х… — прохрипел он не то утвердительно, не то вопросительно, и видно было, с каким трудом, едва ли не с болью даются ему слова. Он шептал так тихо, что Удальцев, стоявший чуть поодаль, ни слова не разобрал, только шелест и слышал. — Отпус-сти-и! Сгинь!

Что?! Тут только Ивенский понял! Это не колдун сковал его своим парализующим взглядом — всё как раз наоборот! Это он сам каким-то непонятным образом, против собственной воли, удерживает на месте вырывающегося колдуна, не позволяет тому отступить. И все его силы уходят на это противостояние, поэтому он и не может ни шевельнуться, ни раскрыть рта. А стоит отвести взгляд или просто закрыть глаза — и весь этот кошмар исчезнет, как дурной сон… Но почему-то не получалось! Ах, хоть бы Удальцев догадался вмешаться!

Но бедный Тит Ардалионович стоял, вжавшись в злополучную стену, охваченный не то собственным страхом, не то тем же оцепенением, что и остальные участники драматической сцены.

Помощь пришла, откуда не ждали. Полный животного ужаса, тонкий и отчаянный крик раздался от двери. Роман Григорьевич, вздрогнул, резко обернулся…

Исчезло, всё исчезло — и белоглазый убийца, и окровавленное тело, и дневной свет вновь померк. Единственным свидетельством пережитого кошмара было лишь недавнее содержимое желудка Тита Ардалионовича разлившееся по полу, да сухое бурое пятно на ковре. Зато на пороге комнаты возникло нечто новое, а именно, женщина. Очень кстати, надо сказать! Без неё Роман Григорьевич так и свалился бы, где стоял. Но позволить себе столь постыдную слабость при незнакомой даме он, разумеется, не мог. Пришлось брать себя в руки и водворяться на сафьяновую банкетку в углу — вроде бы, это он не от немощи телесной на неё присел, а чтобы удобнее было показания оформлять. Даже записную книжицу из кармана достал, и на подчинённого прикрикнул:

— Удальцев, ну что же вы застыли столбиком, как суслик у норы? Где наша чернильница?… Спасибо… Итак, барышня, кто вы такая есть? Имя, фамилия, род занятий, что делаете на месте преступления, на каком основании проникли в опечатанное помещение? Документы имеются?

Роман Григорьевич начал допрос сурово, с точки зрения уже немного опомнившегося Удальцева, даже слишком, — барышня-то была прехорошенькая, насмерть перепуганная, и вообще, вежливее было бы для начала самим представиться. Однако, начальнику его было не до соблюдения условностей, и не до самой барышни, по большому счёту. Только о том и думал, как бы не завалиться на бок. Должно быть, со стороны было заметно его бедственное состояние, потому что барышня, вместо того, чтобы чётко и ясно, как подобает всякой разумной женщине, ответить на поставленные вопросы, пролепетала сочувственно:

— Вам нехорошо?

— Бывало и лучше, — честно признал Роман Григорьевич. Опираться было бессмысленно — из носа потекло красное и капнуло на чистую страницу. — Однако, не будем отвлекаться, отвечайте! — он прислонился затылком к стене, чтобы голова держалась надёжнее.

Но вместо ответов, на него посыпался град беспорядочных вопросов и возгласов.

— Что с вами? У вас кровь! Вот, возьмите скорее платок! А кто был этот страшный человек с саблей? Он? Глаза какие — ах! Чёрный весь, худой. Лицо как череп! Кощей Бессмертный!.. — она вдруг запнулась. — Да, вылитый Кощей Бессмертный! А мёртвый? Вы видели мёртвого? Это дядюшка Аскольд, да? Ой, ужас, ужас! Куда всё подевалось?! Оно же было, я видела! Было и пропало! Это призраки, да?