— И к чему привела эта ваша федерализация? — усмехнулся я.
— К тому, что есть у нас сегодня, — засмеялся мой учитель, — снова стала заседать Организация Объединенных Наций, но в ней стало на двести пятьдесят членов больше. Или даже еще больше, я не пересчитывал.
— Откуда же взялось двести пятьдесят новых членов? — спросил я, лихорадочно подсчитывая тех, кто мог распасться на малые державы.
— Очень просто сказал Алекс, — в Америке пятьдесят пять республик, в России восемьдесят девять, в Германии шестнадцать, в Китае двадцать три, во Франции двадцать два, в Украине двадцать пять и там других еще набирается очень много. Кстати, пришлось делиться и тем, кто вступил в ОМН. Раз всем поровну, то никаких исключений быть не может.
— Ну и как получилось? — усмехнулся я.
— А неплохо получилось, — ответил с улыбкой Алекс. — Представь себе, что раньше весь мир был огромной буханкой хлеба. Так и мука не промешана, и комочки дрожжей не рассосались и сахар не до конца растворенный, а через некоторое время и в хлебе образуется плесень, которая пожирает все живое, превращая его в ту же плесень и тут же червячки какие-нибудь, которые жруг и хлеб, и плесень. А если взять этот хлеб и разрезать на пятьсот частей в виде маленьких сухариков и в них не заводится никакая гадость. Все что может заводиться, сразу выявляется и уничтожается. И хлеба меньше не стало, он просто стал легче, но долговечнее. Отчего погибали империи? Потому что в их огромном организме заводились вредители, которые уничтожали все ее нутро, и империя падала как колосс на глиняных ногах. Ткни пальцем, и она рассыпалась. Вроде бы мощь, сила, а на деле оказался бумажный тигр. А вот объединение маленьких государств есть мощь, против которой устоять нельзя.
— И кто же всеми вами правит? — спросил я.
— Нами правят те, кого мы выбираем, — сказал мой наставник основам новой жизни. — Демократия. Правда, везде демократия разная, та, которая спускается сверху вниз избранными правителями.
— Так, — сказал я, — и у вас такая же херня, как и у нас. Кто дорвался до власти, тот и трактует законы так, как ему это нужно. А какие республики ты вообще на память знаешь, — спросил я, — а то у тебя в компьютере все на каком-то непонятном языке.
— Республик много и все они имеют наименование народная, даже там, где правят цари и короли, — сказал Алекс. — Ну, например, Минская народная республика, Народная Республика Дистрикт Коламбия, Московская, Красноярская, Омская, Луганская, Одесская, Архангельская, Кировская, Народная Республика Висконсин, Бургундия, Бретань, Аквитания, Синьцзян-Уйгурская Народная Республика, Народная Республика Сычуань, Хэйлунцзян, Шеньси, Баден-Вюртемберг, Бранденбург, Шлезвиг-Гольштейн и много других разных. И все говорят на одном языке, который для всех является государственным. У себя дома можешь говорить на любом языке, а вот в официальных ситуациях любой гражданин любой республики спокойно понимает друг друга. И деньги у всех одинаковые, я же вижу в глазах твой вопрос.
— А кто же печатает деньги? — спросил я.
— Это все ООН, — сказал мой новый друг, — она печатает деньги и регулирует их количество в зависимости от золотого потенциала мира, составляемого их потенциалов всех стран. Это у вас раньше Америка печатала все деньги по своей необходимости и рассылала всем, а сейчас деньги печатает Нью-Йоркская Народная Республика и она же хранит весь мировой запас золота.
Глава 92
Информации на меня свалилось столько, что голова кругом пошла. Без бутылки тут не разберешься.
— У тебя выпить ничего нет? — спросил я у Алекса.
— В Греции все есть, — засмеялся он и принес из своей машины коробку с тубами. — Коньяк, водка, виски, вино, пиво?
— Давай водку, — сказал я и открыл поданную мне тубу. Небольшой водочный аромат в ней был, но резкого вкуса не было. В водке главное — горечь, она воздействует на вкусовые рецепторы и горечь быстро проходит, возбуждает аппетит. Поэтому и говорят у нас — пить горькую.
«Выпив» водки, я закусил бараньим рагу из тубы и улегся на землю, благо то, что я потребил, создало эйфорическое настроение и желание сказать чего-то красивое и умное. Но ничего умного на ум не приходило, и я снова заснул, втайне надеясь на то, что сон уберет все, что я слышал и вернет меня в нормальную жизнь. А что такое нормальная жизнь в наши дни? А это когда не стреляют и везде демократия. Я шел по улице и видел, как вокруг собираются радостные и праздничные лица. Большинство были одеты в черные галифе с хромовыми сапогами и черные рубашки с черными портупеями. Все стрижены под бокс и причесаны на пробор и на правом рукаве красные повязки с коловратами разных видов. И женщины у них такие же, с повязками. Приветствуют себя по-немецки — зиг хайль! (Да здравствует победа), в руках лозунги: Россия для русских! Капут Вашингтонскому обкому! Долой хохлофашистов! Бендеровцы не пройдут! Умрем же под Москвой! Затем они построились колонной и стали дружно петь во время движения по проспекту: Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была, одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра. Впереди них шли песенники в казачьей форме с золотыми погонами и плясали вприсядку с присвистом. Один в черной рубашке взял меня за плечо и стал трясти, выясняя, кто я такой и что здесь делаю. Я набрался храбрости да как крикну ему прямо в рожу: а пошел ты в жопу!
— Ты чего кричишь? — надо мной стоял Алекс с какой-то открытой тубой.
— Что это? — спросил я.
ebooksa