Лгунья

— Майяри, зачем ты встала? — возмутился он. — Харен, как вы могли это позволить?

— Некоторые дела нельзя делать в постели, — спокойно ответил Ранхаш, и Милим, проследив за его взглядом, немного растерялся.

— Можно было её и донести, — не захотел сдавать позиции мастер.

— Спасибо за вашу заботу, — отозвалась Майяри, с вожделением посматривая на стену: вот бы прислониться к ней, — но я могу дойти сама.

— Твоё упрямство до добра не доведёт, — предрёк учитель и наконец сообразил уступить ей дорогу.

Уже у дверей уборной харен на полном серьёзе спросил:

— Вам точно не нужна помощь?

— Вы издеваетесь? — не выдержала Майяри. — Там мне точно ничья помощь не нужна!

Сказав это, она решительно ввалилась в комнату, едва не растянувшись на полу, и, закрыв дверь, привалилась всем телом к створке. Перед глазами поплыли цветные круги вперемешку с лицами друзей-идиотов, мастера Милима и других учителей. И Майяри впервые за много лет страстно, одними губами взмолилась:

— Всемогущие боги, Светлые и Тёмные, прошу вас, пусть преступником будет не Мадиш, не Эдар, не Лирой, не Виидаш, не Рена, не мастер Милим… Пусть это будет кто-то не из школы! Пожалуйста, молю об этом!

Уже вечером, когда Майяри неохотно разделась по требованию харена и он опять начал обмазывать её ожоги, в комнату заявился Шидай.

— Ух, как вы обустроились! — одобрительно выдохнул лекарь, осматриваясь.

Господин Ранхаш распорядился перенести кровать в пустующую комнату, и туда же немного погодя притащили ещё одну кровать для самого харена. Сюда же оборотень лично перенёс стол и стул. Обстановка выглядела не очень уютно, а первая комната и вовсе казалась разграбленной, но Майяри было всё равно. Даже постоянное присутствие харена перестало напрягать: пульсирующая боль заставила перестать обращать внимание на такие незначительные мелочи, как недоверие. Через некоторое время девушка даже начала ощущать спокойствие и дремать. Харен большую часть времени молчал, занимался своими делами и её не трогал. Он просто был рядом.

Но его ответственность раздражала. Майяри была уверена, что ожог прекрасно пройдёт и сам. Харен же её убеждений не разделял, и, когда девушка заявила, что мазать ничего не надо, само пройдёт, он просто молча начал закатывать рукава. И Майяри подумала, что лучше уж она сама разденется.

— Ой, да я вовремя! — обрадовался Шидай, увидев, чем занят его господин.

Майяри дёрнулась, чтобы накрыться одеялом.

— Лежать! — приказал харен, и девушка замерла, изо всех сил прижимая одеяло к груди.

— Я для тебя как раз немножечко сил сберёг, — пропел Шидай, присаживаясь рядом с постелью и оттесняя господина плечом. — Полностью не вылечу, но должно стать легче. А ты мажь-мажь.

Ранхаш, отложивший мазь, опять взял банку в руки и продолжил тщательно обрабатывать бедро. Шидай же сперва внимательно осмотрел весь ожог, а потом простёр ладони над уже блестящими от мази участками. Рану ощутимо запекло, ощущение стянутости ещё более усилилось, и появился чесоточный зуд — верный признак того, что струпья скоро начнут отваливаться.

Господин Ранхаш закончил первым, но отходить не спешил, наблюдая, как Шидай осторожно водит руками над боком Майяри. Раздражённая девушка ощущала себя крайне неловко: голая, рядом с двумя мужчинами… Не то что бы ей было стыдно, как, например, в тюрьме, когда харен посоветовал ей прикрыться, но происходящее воспринималось как нечто неправильное.