Лгунья

22
18
20
22
24
26
28
30

— А ты хочешь рассказать?

Шидай солнечно улыбнулся.

— Нет. Спокойной ночи.

Дверь за ним закрылась, и наступила тишина.

Харен ещё некоторое время просидел неподвижно, а затем повёл плечами, размял шею и тихо, почти неслышно вздохнув, откинулся на спинку кресла. Приподняв левую ногу, он несколько раз согнул и разогнул её и вздохнул уже чуть тяжелее. Брови раздражённо сошлись на переносице, и мужчина устало прикрыл глаза.

Когда Шидай через четверть часа заглянул в кабинет, чтобы забрать поднос, то обнаружил, что еда не тронута, а господин спит, откинув голову на спинку кресла. Некоторое время лекарь стоял в задумчивости, но потом решил, что слишком устал, чтобы тащить харена в постель. Вместо этого он ушёл и через несколько минут вернулся с одеялом. Тщательно укрыв спящего господина, Шидай осторожно отодвинул стол и аккуратно поднял и разместил больную ногу на свободном стуле.

— Мальчишка! — недовольно прошипел он напоследок и, забрав поднос, вышел из комнаты.

Харен проснулся в полночь, когда внизу раздался звон часов. Некоторое время он сонно хлопал глазами, смотря на пятно света на потолке, а затем перевёл взгляд на стоящий поодаль стол. Лист продолжали украшать только строки, написанные им. Выпростав руку из-под одеяла, Ранхаш притянул стол ближе и в очередной раз вгляделся в пергамент.

Этот бывший жених ему что-то недосказал. У письма есть какая-то хитрость, но какая?

Всматриваясь в лист, Ранхаш невольно отметил чёрточки и овалы, словно вытесненные на бумаге. Наверняка остались после предыдущих переписок. Он видел среди документов показания господина Виидаша, которые тот подписал своей рукой. Запоминающаяся подпись. Решительная, витиеватая, можно сказать, вдавленная в бумагу. Это многое говорило о темпераменте её обладателя. Вероятно, за каждое дело он брался со всей горячностью. И писал так же, с горячностью. Перья у него наверняка долго не жили, ломаясь и расщепляясь на конце.

Ранхаш поднёс письмо ближе к глазам, и неожиданно зрачки его расширились, а ноздри хищно раздулись. Пергамент и одеяло полетели на пол.

Харен встал и стремительно шагнул к двери, но затёкшая нога подвела его, и он был вынужден опереться на кресло. Ноздри опять хищно раздулись, но более ничем он не выразил своих эмоций. Продолжить путь он смог только через несколько минут, но за дверь так и не вышел: в коридоре слышались чьи-то шаги и тихое покашливание. Сменив направление, Ранхаш добрался до окна, распахнул его и плавно выскользнул наружу.

Глава 6. Неоправданная надежда

Домой Майяри возвращалась уже по темноте. Тошкан и вернувшийся Бешка рвались проводить её, но девушка решительно отказалась. Раньше одна мысль о возможной прогулке в одиночестве по ночному Гава-Ы̀йскому лесу вызвала бы у неё настоящую панику, но сейчас Майяри ощущала какое-то отрешённое спокойствие. Именно такое странное бесстрашие владело ею, когда она возвращалась три месяца назад из Санариша. Ей было так плохо, что встреча с болотными тварями её нимало не волновала. В этот раз было так же. Майяри даже казалось, что если прямо сейчас перед ней выскочит какой-то зверь, она просто отмахнётся от него, как от надоедливой собаки, и продолжит свой путь. Но прогулка выдалась спокойной.

Сильно похолодало и чувствовалось приближение мороза. Изо рта густым облаком вырывался пар, но Майяри не мёрзла. Пальцы её стыли, в промокших сапогах неприятно зябли ноги, но девушке это не доставляло неудобства. Наоборот, ей казалось, что царившая свежесть бодрит её и приносит ясность в ум.

Ночь выдалась светлая, двоелунная. Лес слегка светился зелёными, голубыми и красновато-оранжевыми огнями. Не так сильно, как по весне и лету, но всё же достаточно ярко, чтобы в их сиянии голые ветви приобретали сходство с уродливыми длинными руками. Не хватало только плотной пелены голубого тумана, от земли лишь шла лёгкая мертвенно-молочная испарина. Неподготовленного наблюдателя это зрелище могло бы испугать. Майяри тоже посещало по-мистически суеверное чувство, которое ранее она испытывала, оказавшись ночью на тролльем кладбище: причудливые силуэты огромных деревьев, каменных глыб и устрашающе-неказистых памятников могли тронуть и менее живое воображение. Но сейчас девушка наслаждалась увиденным и везде находила красоту. В груди поселилось лёгкое ощущение удовольствия, крылатое и звенящее. Своими крыльями оно щекотало Майяри изнутри, вызывая на её лице улыбку. Что может быть замечательнее прогулки по столь живописному месту? Тем более в такое прекрасное время. Звери поздней осенью становились менее активны, привыкая после летнего тепла к холоду, и предпочитали пережидать ночные заморозки в логовах. А кто-то из них готовился к спячке и берёг нагулянный жирок.

Прогулка была ещё прелестнее и оттого, что отделяла девушку от дома, где она наконец останется наедине с письмом.

Майяри хотела его выбросить. Это был первый порыв, который посетил её после выхода за ворота деревни. Она долго стояла на берегу ручья, смотрела в его слегка синеватые воды и сжимала в руке злосчастное письмо. В конце концов, девушка всё же запихнула его обратно в карман и зашагала в сторону дома. Не могла она так просто оборвать эту связь. С Виидашем её связывали слишком крепкие чувства. Подобные по силе эмоции она испытывала ещё только к двум персонам: одного любила, другого ненавидела.

Но заставить себя развернуть письмо Майяри не смогла. Да и не пыталась. Наоборот, она сознательно оттягивала этот момент, словно бы наслаждаясь ожиданием Виидаша и не испытывая по этому поводу ни малейшего стыда. Ведь если Виидаш написал после заявления, что он не будет ей отвечать, значит, у него что-то произошло. Не вытерпел и решил признаться? За него взялись дознаватели? Узнал что-то важное по делу об ограблении сокровищницы? Суть письма была для Майяри неважна. Она просто понимала, что о чём бы ни написал Виидаш — это важно, и он ждёт её ответа.

А она не хотела отвечать.