Какое-то время вообще не понимал, что вокруг происходит и куда он внезапно забрёл. Выпив кофе со льдом, немного пришёл в себя, но всё-таки не настолько, чтобы стать полноценной частью реальности и сообщества разумных людей. Как-то сам собой отыскался компромисс: сел в трамвай и часа три катался по городу, благо маршрут оказался круговой, даже выходить на конечной не надо, повезло.
Сидел в самом конце вагона, уткнувшись носом в пыльное стекло. Ничего толком не видел, зато ни о чём и не думал. Это оказалось удивительно хорошо. Так хорошо, что когда вспомнил, что в этом городе нет трамваев, отмахнулся: в Интернете чего только не напишут, а трамвай – вот он. Неторопливо едет по рельсам, объявляет остановки строгим учительским голосом, на поворотах прельстительно дребезжит.
Укатавшись до лёгкой дурноты, вышел на первой попавшейся остановке. На фонарном столбе висело объявление, написанное на листе ярко-жёлтой бумаги чётким, почти каллиграфическим почерком, от руки: «Сдам художественную мастерскую в центре, с туалетом и печным отоплением, оплата – шесть портретов моего кота в год». Внизу приписка для сомневающихся: «Кот очень хороший».
Рассмеялся от неожиданности, достал телефон, чтобы сфотографировать объявление, но в последний момент передумал, аккуратно отклеил листок. Телефонные номера с него уже всё равно оборвали, полезной информации – ноль. А я турист, мне положены сувениры. Лучше, чем этот, всё равно не найду.
Гулял до глубокой ночи, обедал три раза. Ну или ужинал, чёрт разберёт. Безошибочно вышел к дому Вацлава какими-то новыми, незнакомыми улицами и сразу же завалился спать, невзирая на довольно громкую музыку, доносившуюся откуда-то из дальнего конца коридора. Скорее даже благодаря этой музыке. Нет на земле колыбельной слаще, чем старый добрый «Пинк Флойд».
Вацлав его больше не рисовал и не развлекал разговорами. Исправно встречал по утрам в кухне, наливал кофе в красную кружку и сразу прощался, объяснял: «Убегаю работать, хочу успеть показать тебе до отъезда, потому что прислать фото, это совсем не то». Глаза его при этом сияли нездешним огнём, тем самым небесным светом, которому всё равно, где нас настигать.
Впору бы позавидовать, но завидно почему-то не было. Скорее, радовался, что, по счастливому стечению обстоятельств, удалось оказаться причиной его вдохновения. Ну и вообще просто рядом постоять.
Гулял с утра до позднего вечера; обычно в чужих городах примерно на четвёртый-пятый день, когда проходило первое очарование новизны, начинал скучать и чувствовать себя неприкаянным. Но сейчас не скучал, потому что очарование новизны всё не проходило и не проходило. Наоборот, каждый день становилось сильнее, можно сказать, наступало на его бедный рассудок по всем фронтам.
В городе обнаруживались всё новые улицы и переулки, которые прежде то ли не замечал на карте, то ли по ошибке принимал за другие; всегда подозревал, что топографический кретинизм может стать дополнительным источником удовольствий, если включится в тот момент, когда ты счастливый бездельник, а не спешишь по неотложным делам.
Порой заводил новые знакомства в кафе и прямо на улицах – как в юности, когда был весел, умеренно дерзок, общителен и почти кого угодно мог обаять – просто так, от избытка хорошего настроения, без задней мысли и планов на будущее, хотя иногда из случайных знакомств вырастали настоящие дружбы и даже романы. И сейчас снова стало так. До дружб и романов, впрочем, всё-таки не дошло, просто не хватило времени, зато одна чудесная женщина, к которой подсел в кафе, оказалась местным экскурсоводом, предложила немного его проводить, в итоге, два часа рассказывала удивительные байки и в финале привела в совершенно незнакомую часть Старого города, где стены домов были густо покрыты изображениями русалок и других условно антропоморфных существ, одноногих и одноруких, иногда безголовых, с глазами на груди и зубастыми улыбками в районе животов. Другая новая знакомая прямо на улице взялась учить его танцевать фокстрот и даже добилась некоторых результатов прежде, чем у неё зазвонил телефон. Прохожий, заметивший, как он озадаченно разглядывает своё очередное отражение в оконном стекле, юное, с синим ухом и волосами дыбом, остановился рядом и прочитал небольшую лекцию об удивительных оптических свойствах старых стёкол, упирая на уникальные особенности их химического состава и местные секретные методы шлифовки. Студенты, увлечённо разрисовывавшие стену своего общежития, выдали ему пару баллончиков с краской, и в этом городе надолго поселился нарисованный им лопоухий, рогатый, но симпатичный монстр, первый рисунок после пятнадцатилетнего перерыва – вот с чего, оказывается, легко начинать. В маленьком тёмном баре был сосчитан и признан сотым на этой неделе посетителем, заказавшим кайпиринью, за нечаянное достижение полагался приз – билет на концерт Лори Андерсон [10] в октябре; почему-то постеснялся отказаться: «Я скоро уеду», – поблагодарил и спрятал билет в бумажник. Теперь будет отличный повод вернуться осенью; собственно, почему бы и нет.
К сувенирам добавилась ещё дюжина диковинных лимонадных пробок и два смешных объявления: «Уроки хороших манер для призраков» и «Куплю здоровый скепсис, можно б/у» – над вторым сперва рассмеялся вслух и даже хотел позвонить по указанному телефону, поблагодарить шутников за доставленное удовольствие, но в последний момент передумал, причём только потому, что совершенно всерьёз усомнился – а есть ли у меня нужный товар? Раньше, вроде бы, был, да весь вышел. Ну и зачем тогда занятых людей пустыми звонками от дел отвлекать.
Накануне отъезда вдруг отчётливо понял, что это и есть самый последний день. Уезжать – уже завтра, правда, только после обеда, но это как раз всё равно. Когда бы ни вылетал самолёт, ни отчаливал пароход, ни уходил твой поезд, ты уже прямо с утра оказываешься немного не там, где тебе больше не ночевать.
Наверное, поэтому вечером наконец решился зайти в бар возле дома, где сидел Вацлав с компанией – куда ещё тянуть. И получается, правильно сделал, старик ему очень обрадовался, тут же со всеми перезнакомил; в голове, конечно, сразу образовалась густая невнятная каша из лиц и имён, но какая разница, вряд ли перед уходом придётся сдавать экзамен на быстрое безошибочное узнавание новых приятелей.
Хорошо запомнил только красивую загорелую женщину с такими же синими волосами, как у девицы в чёрном пальто на картине Вацлава. Причём даже не из-за красоты, цвета волос и картины, просто выяснилось, это она сдаёт мастерскую надолго уехавшего брата в обмен на портреты кота. Сразу спросила его: «А вы, случайно, мастерскую в центре снять не хотите? Запаса дров там аж до февраля, наверное, хватит, и кот у меня отличный, одно удовольствие его рисовать».
Вопрос, конечно, как выстрел; хуже, чем выстрел, потому что правильный ответ на него: «Хочу больше всего на свете», – а правдивый: «Ничего не получится, я завтра уезжаю. Если даже сдам свой билет, надолго всё равно не останусь, максимум, до конца срока визы. Чёрт бы эти бумажки побрал».
Засиделся с ними почти до рассвета, сам того не заметив; это, впрочем, не так уж сложно – в середине июня небо начинает светлеть примерно в три.
Спал потом почти до полудня. В кухне Вацлава не оказалось – ожидаемо, но всё равно обидно. Сварил себе кофе, взял кружку и пошёл его искать.
Некоторое время бродил по тёмному коридору, наконец постучал в дверь мастерской. Никто не откликнулся; за дверью и вообще во всём доме было так тихо, словно тут никто никогда не жил. Заходить в комнаты без спроса почему-то не решился. Допил кофе и пошёл к себе собирать чемодан.
Только проверяя, всё ли на месте – паспорт, телефон, кошелёк – вспомнил, что Вацлав так и не взял с него денег. Отсчитал двести пятьдесят евро за десять дней, оставил под банкой-сахарницей на кухонном столе. Старик, конечно, обещал скидку за позирование, но с такого крутого художника грех деньги брать. И вообще он оказался отличный. Это был мой лучший отпуск за… А вот даже не знаю, за сколько времени. Впрочем, вру. Всё я знаю. За всю мою дурацкую жизнь.
Вацлав объявился не в самый последний момент, но незадолго до его наступления. Без стука ворвался в комнату, где он как раз закрывал чемодан, возбуждённо ухватил за плечо:
ebooksa