Он не договорил, припав к бутылке с пивом.
По телу Брайс разлился вязкий и очень холодный ужас. Он проник в живот, превратив в камень съеденную полчаса назад жареную лапшу.
– Сколько лет тебя держали в заточении после… после горы Хермон?
– Семь лет.
Брайс закрыла глаза, словно ее придавило тяжестью этих слов.
– Как и Бриггс, я утратил представление о времени. Астерийские застенки находятся еще глубже, чем следственный центр. Свет я видел, только когда тюремщики приносили еду. Дни там тянулись, как годы, а годы мелькали, будто дни… Когда меня выпустили, я попал к архангелу Рамуэлю, моему первому… владельцу. Он загнал меня в свою тюрьму, где я проторчал еще два года. Потом ему надоело развлекаться пытками. Рамуэль понял, что я куда полезнее, если охочусь за демонами и выполняю его поручения, чем гнию в подземелье.
– Хант, это же… Хел какой-то, – прошептала Брайс.
– Пока Рамуэлю не пришла мысль сделать меня своим личным ассасином, я целых девять лет не видел солнца, не слышал ветра. Я забыл, как пахнет дождь, как выглядит трава, река или гора. Я разучился летать.
Руки Брайс дрожали, и она скрестила их на груди, плотно прижав пальцы к телу.
– Я тебе… очень сочувствую.
Хант смотрел не на экран, а в прошлое. Это было видно по его остекленевшим глазам.
– Ненависть была единственным чувством, помогавшим мне не сдохнуть и не сойти с ума. Такая же, как у Бриггса. Никакой надежды, никакой любви. Только неутихающая ненависть. Я ненавидел архангелов, астериев, всю их шайку.
Глаза Ханта сейчас напомнили ей глаза Бриггса. Такие же опустошенные.
– Я не хотел убивать невиновных ради успеха мятежа Шахары, и это единственное различие между мною и Бриггсом. Тогда и сейчас.
Брайс инстинктивно взяла его за руку.
Только сейчас, обвив пальцы вокруг руки Ханта, она поняла, насколько рука ангела крупнее. И мозолистее, чем ее ухоженные руки. Мозоли царапали ее бархатистую кожу.
Хант посмотрел на их соединенные руки. Ее ногти цвета сумерек резко выделялись на фоне его темно-золотистой кожи. Брайс ждала, что он выдернет руку, и, пользуясь моментом, спросила:
– Неужели и сейчас ненависть является единственной движущей силой твоей жизни?
– Нет, – ответил он, поднимая на нее глаза. – Иногда, к кому-то или чему, но в целом… нет.
Брайс кивнула. Хант продолжал на нее смотреть. Не зная, как себя вести, она потянулась к таблице с перемещениями Даники.