Вакуумные цветы. Путь Прилива

– Вейлер! Ты же умер.

– Да. И самое паскудное, что я умер из-за такого, как ты, ничтожества. Из-за тебя, который и представить себе не может всего богатства утраченной мной жизни. Из-за полного идиота, осмелившегося путаться у волшебника под ногами.

Над головой проплывали тучи, темные и четко очерченные.

– Можешь переадресовать все свои претензии Грегорьяну, ведь это он…

Чиновник оборвал себя на полуслове. Какой смысл вступать в дискуссии с записанным в машинной памяти огрызком личности умершего человека.

– Это все равно что спорить с океаном, в котором тонешь. Волшебник – не человек, его прозрение, мотивация его поступков огромны, безличны, лежат далеко за пределами нашего понимания. Неисповедимы.

– И все же она есть, эта мотивация. Вот, скажем, зачем ты здесь?

– Грегорьян попросил рассказать тебе некую историю.

– Валяй.

– В некотором царстве, в некотором государстве…

– Господи, спаси и помилуй!

– Понимаю. Ты много раз слышал эту историю и хочешь рассказать ее сам. – Чиновник молчал. Через некоторое время лже-Чу начал снова:

– В некотором царстве, в некотором государстве жил да был портняжный подмастерье. Он таскал рулоны ткани, мерил их, если надо, а когда мастер садился ткать – качал ткацкий станок. Они жили в королевстве дураков и жуликов. Король этого королевства был дураком, а мастер, на которого работал мальчик, – жуликом. Мальчик никогда не видел нормальных людей и был вполне доволен таким существованием.

Король жил во дворце, которого никто не мог увидеть, – однако все восхищались королевским дворцом, называли его самым прекрасным дворцом в мире. Король обладал сказочными сокровищами, до которых было невозможно дотронуться, – однако все его подданные говорили, что сокровищам этим нет цены. Законы, издаваемые королем, почитались за мудрейшие со дня сотворения мира – хотя никто не мог понять в них ни слова.

Однажды портного вызвали к королю. “Я хочу, чтобы ты сшил мне новое платье, – сказал король. – Самое прекрасное платье на свете”.

“Слушаю и повинуюсь, – ответил жуликоватый портной. – Мы, – он шарахнул мальчишку по уху, – не будем ни пить, ни есть, не будем знать ни сна, ни отдыха, пока не сошьем для Вашего Величества наряд, равного которому нет и не было в мире. Мы соткем: для королевского платья ткань, такую нежную и прозрачную, что дураки попросту не смогут ее увидеть”.

Сгибаясь под тяжестью гарантийных писем и наиценнейших опционов на товарные фьючерсы, мастер и подмастерье вернулись в портняжную мастерскую. “Принеси мне этот изумительный лунный шелк, – скомандовал мастер, указывая на пустую шпульку, валявшуюся в заросшем паутиной углу. – Только осторожнее! Если ты замараешь своими грязными лапами нить, я выдеру тебя как Сидорову козу”.

Мальчик удивился, однако не посмел спорить.

Мастер сел за ткацкий станок. “Качай! – приказал он. – Нам предстоит огромная работа. Сегодня мы не будем спать”.

И какие же страдания пришлось вынести мальчику! Журналисты, дружки жулковатого портного, распространили известие о заказе по всему королевству. Высочайшие сановники и виднейшие бизнесмены, разнообразные знаменитости и ярчайшие звезды средств массовой информации – все они платили крупные взятки за право посмотреть, как идет осуществление важнейшего государственного проекта. Они изумленно таращились на мастера, продергивавшего ничто между пустыми рамами ткацкого станка, на вращение пустых шпулек, просили – и никогда не получали – разрешения потрогать голые бамбуковые палки, на которых, как считалось, были намотаны рулоны драгоценных тканей. Когда же портной отвешивал мальчику затрещину, они умудренно кивали головами и говорили: “Ах, какой у него темперамент! Этот человек – истинный художник!”