"Даже странно, что можно так уставать, абсолютно ничего не делая", — подумала она и поудобнее устроилась в кресле.
Алиса гостила в Дидсбери — в доме своей двоюродной бабушки Эрминтруды. Дидсбери был районом Манчестера — противного города на севере Англии, вечно заполненного дымом, дождём и большими заводами, производившими Бог-знает-что.
"Интересно, — подумала Алиса, — как делается это странное Бог-знает-что? Наверное, они используют рецепты недавно умерших людей?"
Мысль о покойниках заставила Алису содрогнуться, и она покрепче прижала к себе куклу. Её двоюродная бабушка, очень строгая старая леди, подарила ей эту куклу со словами: "Смотри, Алиса, она так похожа на тебя, когда ты злишься." Но девочка знала, что кукла вовсе не походила на неё, несмотря на тот факт, что бабушка сшила ей точно такой же наряд (хотя и чуть поменьше) — замечательную копию красного передника, который она теперь носила. Алиса, сама не зная почему, назвала куклу Салией. Она часто совершала поступки, "не зная почему", и это очень сердило её двоюродную бабушку. "Алиса, дорогая, — ворчала она, — когда ты сделаешь хоть что-нибудь с умом?"
Девочка прижала Салию к груди и прикрыла её складками передника. Она сделала это с умом из-за молний, которые свирепо сверкали за окном, и из-за осеннего дождя, чьи удары по стеклу напоминали ей стук копыт тысячи диких бегущих коней. Дом её бабушки находился напротив большого, раскинувшегося во все стороны кладбища, которое Алиса считала ужасным местом, абсолютно непригодным для жилья. Однако самой плохой чертой Манчестера был факт, что здесь — увы, мои читатели —
— Ах, Салиа! — вздохнула Алиса, — если бы дедушка Мортимер был дома, он поиграл бы с нами!
Двоюродный дедушка Мортимер, этот милый и забавный старичок, всегда имел припасённое для Алисы угощение. Он развлекал её магическими фокусами, шутками и забавно длинными словами, которые ей следовало выучить. Бабушка называла дедушку Мортимера "большой шишкой в городе", что бы это ни означало.
— Конечно, в городе он может быть большим, — пояснила кукле Алиса. — Но, возвращаясь домой, он становится маленьким. Похоже, у него два размера — по одному на каждый случай. Как это, наверно, здорово!
Двоюродный дедушка Мортимер проводил вечера, покуривая трубку и складывая длинные столбики чисел. При этом он обычно съедал большую миску сочной редиски, самолично выращенной им в оранжерее. Алиса прежде никогда не видела так много чисел (и так много редиски). Она не очень разбиралась в математике (и не любила редиску), поэтому считала числа от одного до десяти вполне достаточными. В конце концов, у неё было только десять пальцев. Зачем кому-то требовалось больше десяти пальцев? (И, если на то пошло, больше одной редиски?)
Эти вялые мысли заставили её понять, как сильно она скучала. Трое дочерей двоюродной бабушки Эрминтруды (тройняшки, в буквальном смысле слова) относились к ней, как к маленькой девочке (кроме того, Алиса часто путала тётушек друг с другом), поэтому она не ожидала от них каких-то особых забав. И вообще в Манчестере нечего было делать. Стук дождя по стеклу и мерное тиканье больших дедушкиных часов, стоявших в углу комнаты, навевали дремоту. Этим утром горничная вытирала пыль внутри часов. Дверца осталась открытой. Алиса видела, как медный маятник раскачивался из стороны в сторону, влево и вправо, туда и сюда. Он навевал на неё сон и в то же время пробуждал неясную тревогу. Хорошо, что в этот момент она заметила термита, который бодро маршировал по обеденному столу к липкому кусочку "Экклеторпового редисочного джема", чудом уцелевшего после уборки горничной. Кусочек редисочного джема (любимого блюда дедушки Мортимера) свалился с ложки Алисы, когда она попыталась намазать им корочку хлеба. Джем оказался слишком кислым, поэтому она не стала слизывать упавший кусок. А отважный муравей тем временем уже бежал через составную картинку, которую Алиса собирала всё утро — собирала, но так и не закончила, потому что (к её великой досаде) в наборе "Лондонского зоопарка" не хватало целых двенадцати фрагментов.
— Ах, мистер Муравей, — сказала Алиса (хотя не ясно, как она могла определить пол насекомого с такого расстояния), — почему вы всё время бегаете по делам, а мне, почти взрослой девушке, совершенно нечем заняться?
Конечно, термит не потрудился ответить на её вопрос, но вместо него с Алисой заговорил Козодой.
— Кто каждый день улыбается без десяти два, — прокричал он, — и хмурится в двадцать минут восьмого?
Козодой — зеленовато-жёлтый попугай, с ярко-оранжевым клювом — жил в медной клетке. Он был очень разговорчивым, и это нравилось Алисе — по крайней мере, она могла переброситься с кем-то парой слов. К сожалению, птица говорила только загадками.
— Не знаю, — с радостью отозвалась Алиса. — И кто же это каждый день улыбается без десяти два и хмурится после двадцати минут восьмого?
— Я скажу тебе ответ, если ты откроешь мою клетку.
— Козодой, тебе прекрасно известно, что мне запретили делать это. Бабушка очень рассердится.
— Тогда ты не узнаешь отгадку, — прочиризнес попугай.
(Прочиризношение — это речь, на которой говорят попугаи; оно представляет собой нечто среднее между произношением и чириканьем).
"Ну, ладно, — подумала Алиса. — Ведь не будет большого вреда, если я немного приоткрою дверцу клетки."