— Только чуть-чуть.
— Да, с этим я соглашусь.
Его палец подполз ближе к спусковому крючку.
— Что случилось? С миром? Почему никто не старается его исправить?
Мой пистолет был все еще опущен, но палец лежал на крючке.
— Наверное, потому, что никто не верит, будто еще можно что-то исправить. Людей растили в фатализме и насилии. Чувство беспомощности пронизывает взаимодействие обычного человека с миром. Люди хотят, чтобы мир был удобным и знакомым. Но они перестали думать о завтрашнем дне в каком-либо конкретном смысле. Они больше не верят в него. Потому что не хотят о нем думать. О том, как там будет трудно. Тем, кто останется.
Парк еще смотрел на пистолет.
— У меня нет шансов, да?
Я не мог знать, что он имеет в виду, поэтому ответил на ближайший вопрос:
— Нет. Если вы попытаетесь поднять пистолет, я выстрелю и убью вас. И долгий разговор, который у нас должен быть, тайны, которые мы должны раскрыть, — все погибнет. К моему большому сожалению.
Он снял курок с боевого взвода, поставил на предохранитель и бросил пистолет рядом с человеком, которого убил.
Свой пистолет я все еще держал в руке.
— Мне нужен диск, полицейский Хаас.
Парк отвернулся.
— Это невозможно.
Он сделал шаг, повернувшись ко мне затылком.
— Это вещественное доказательство преступления.
Я поднял оружие.
— Он нужен мне. Парк покачал головой:
— Нет. Мне нужно к жене и ребенку.