– С трех лет.
Что это промелькнуло в сновидении Кранки – не грозовые ли тучи Титана?
– Когда он родился, я был далеко.
– Да.
– Он из родильной клиники?
– Да, – повторила Мириам. Взглянула на Бориса, в глазах – неотвеченный вопрос. – А ты?..
Остаток вопроса остался неспрошенным.
– Я улетел прежде, чем он родился.
– Борис, я знаю!
– И помнишь? – спросил он. Внезапно его обвила ностальгия, болезненная, но цепкая. Борис шагнул к Мириам. В его коже пульсировал ауг. Он погладил ее черные волосы. Ее взгляд смягчился.
– Я помню.
Лето. Может быть, в юности вокруг – всегда лето.
Они расстаются смеясь. На его губах остается вкус ее поцелуя: жаркий и сладкий, как ежевика.
– Мне пора, – говорит он.
– Ты уверен? – спрашивает Мириам. Смотрит на него снизу вверх, в улыбке – вызов, и Борис понимает, что в горле пересохло. Он легко притягивает Мириам к себе, вдыхает ее аромат. Она тепла от солнца.
– Я должен, – говорит он, но неубедительно.
Он наконец уходит, позднее, чем хотел, и опаздывая, но это ничего. Солнце высоко в небе, зной такой, что Бориса шатает, но и это ничего. Он знает, что все и всегда будет просто отлично. Он шагает по улице и улыбается людям, и те улыбаются в ответ. Его здесь знают все. Борис Ахарон Чонг – дитя Центральной.
Родильные клиники занимали тогда скромный трехэтажный баухаусовский дом на границе района, на заброшенном шоссе, отделявшем Центральную от Тель-Авива. По изрытым колдобинами дорогам все еще колесили автобусы и личный транспорт, направляясь на юг, в Иерусалим или в Газу, или же на север, в Хайфу или Ливан. Дом был древним, перелатанным, держащимся на плевке и надежде. Он имел форму корабля с окнами-бойницами. Некогда он считался классикой баухауса, множество образцов которого еще сохранялось в этой части города, напоминая о прежней, странной эпохе. В холле пахло средством для мытья полов.
На входе система здания считала личный тэг Бориса. Он кивнул ждавшим внутри парам, но не слишком приветливо, – он уже надел профессиональную маску, которую должен был носить, как высотники носят экзоскелет. Поднявшись по лестнице, вошел в лабораторию. Внутри располагалось царство медицинской прохлады, побеленных стен и мощных кондиционеров, которые очищали и стерилизовали воздух.