Венец творения

22
18
20
22
24
26
28
30

Ничто не могло показаться Мору слишком странным в свихнувшемся мире.

* * *

Они отделились от стены.

Крысы. Двуногие крысы.

Он еще не пробовал крысиного мяса. Кен приносил своим детенышам чистую еду.

Их было трое, упакованных в снятую с животного и хорошо выделанную кожу – почему-то черную и блестящую. Три жертвы, которые думали, что жертва – это он. Мор еще не видел их лиц, но в первую очередь его интересовало оружие.

Оружия оказалось достаточно: пистолет – близнец того, которым недавно завладел Мор, кастеты, ножи, лезвия в подошвах ботинок. И еще палки, соединенные цепью.

Одна из крыс что-то сказала в его адрес. Мор не знал их языка, однако в его мозгу немедленно возник образ грязного волосатого существа с голой красной задницей, пожирающего свой кал.

Ему не хотелось поднимать шума, ведь стрельба означала погоню. Возобновление охоты. Он предпочел бы убить крыс тихо и оценивал свои шансы.

Каждый из троих был выше его на целую голову. Он видел бледные руки. Это были еще щенки, но от одного пахло недавней смертью. Смертью, менструальной кровью самки и дурманом.

Мор не вполне понимал, что означает такое сочетание, но волна отвращения пробежала по его спине, электризуя нежную золотистую шерсть. Про дурман он впервые услышал от Кена. Отец называл дурман убежищем слабых. К тому же это было временное убежище – как, впрочем, и любое другое. В отличие от пули, дурман убивал медленно. Тем не менее с ним обращались будто с величайшим сокровищем. Его обожествляли. Ему давали красивые имена. Сугги, владевшие секретом изготовления «Ангела-проводника», имели все. Вернее, все, что им позволяли иметь суперанималы.

Тлея, дурман выделял дым, навевающий сладкие грезы. Этот дым вдыхали, чтобы еще при жизни попасть в рай. Немногие могли позволить себе такую роскошь. Правда, рано или поздно приходилось возвращаться. Кен тоже побывал там – это был жалкий суррогат подлинного странствия. Его щенки, несмотря на малый возраст, понимали разницу. В свое время он дал Мор-Фео прикоснуться к тому, что испытывал сам, посылая свою Тень блуждать в иных пространствах.

Но в прошлом дурман был, по всей видимости, доступен почти каждому. Даже митам. Он освещал внутреннюю темноту. Он позволял заглянуть туда, где было слишком страшно оставаться надолго. И жизнь превращалась из кошмара в созерцание.

29

Алекс

Недавно Крошка Алекс переступил черту. Две недели назад он застрелил полицейского, и до сих пор его одолевал зуд. Это было как невидимая проказа; зуд раздирал мозг и внутренности. Алекс просто стал очередной жертвой эпидемии. Ему хотелось убивать снова. Он вступил в клуб убийц, из которого начинался путь к смертельной инъекции или в газовую камеру. Крошка Алекс предпочел бы умереть на улице от руки такого же бандита, как он.

Его сны были наполнены ледяным черным ветром, который выл в пустоте, будто сирены патрульных машин. Снова и снова из мглы проступало лицо здоровенного типа в форменной одежде и с пушкой в руке. Громила собирался нажать на спуск, но мгновением раньше рявкала пушка в руке Алекса.

В сновидении пуля была огромной и летела медленно; она напоминала серебристый катер, оставляющий в океане воздуха кильватерный след. Потом она врезалась в белый, словно выточенный из слоновой кости лоб – и распускался багровый цветок, выплескивая отвратительные лепестки, а вой сирен достигал болевого порога…

Крошка Алекс должен был убивать наяву, чтобы убить свой сон.

Оба его приятеля теперь казались ему сопляками. На их руках тоже осталась чужая кровь, но они еще никого не забили до смерти. Пропасть разделяла убийц и всех прочих. Обратного пути не было.