– Проверьте его, – тихо сказала она.
«Ну зачем я позволила ему пойти. Я же знала…»
– Он мертв.
– Я сказала, проверь его! Если он жив, я не хочу, чтоб он страдал!
Гарсия кивнул и подошел к телу. Он слегка толкнул его стволом своей винтовки.
Кислота смешивалась с дымящейся кровью лейтенанта и стекала в ужасную лужу, которая прожгла пол и оставила дыру.
– Мертв.
– Поняла, – сказала Козловски и собрала всю волю в кулак. – Там есть еще один зал, куда мы и отправимся. И больше не надо героизма, кретины. И никаких нежностей. Или, клянусь Богом, если эти ублюдки вас не прикончат, то это сделаю я.
Команда молча последовала к своей цели.
Александра Козловски приняла еще одну таблетку – проглотив вместе с ней и свои слезы.
2
Три года спустя. Багдад, Ирак
Победа.
Запах ее уже витал в воздухе вместе с утихающим зловонием войны.
Победа.
Господство.
Превосходство.
Он ощущал потребность в них с каждым движением мускулов и с каждой пульсацией вен. Он чувствовал потребность в кричащей толпе на стадионе, нетерпеливо стучащей ногами и громко аплодирующей. Мощь и слава буквально наэлектризовали атмосферу вокруг.
А теперь настало время наэлектризовать и нервы, стимулировать ЦНС и нейроны.
Джек Ориендер стоял в тени тоннеля. Снаружи его товарищи, которые были одновременно и соперниками, разминались, ожидая сигнала для выхода на старт стометровки. В этом защищенном от открытого пространства месте Джек чувствовал себя в безопасности. Он немного страдал агорафобией[4]. Во всяком случае, так говорил его отец. Джек не был уверен, что это именно агорафобия, поскольку не испытывал страха на улице, просто он предпочитал, чтобы вокруг него находились стены.