Как в приключенческом романе
Я взглянула на тело, и меня пробрала дрожь. Под ногами голубой лёд, вокруг – полярные просторы Марса до самого горизонта, а где-то далеко, на самом краю, марсианские горы. И через эти горы предстояло перебраться. Я начала замерзать, и навалились такие грусть и тоска, что на какой-то довольно продолжительный миг мне захотелось сдаться. Но потом я одёрнула себя – не этого хотел бы мой отец. Ему бы не понравилось, что его дочь так вот взяла и сдалась.
Мы – Кинги, и это значит «короли». Мы не из тех, кто пасует перед трудностями, – это мне вбивали в голову с самого детства. Я снова бросила взгляд на тело отца – всё, что осталось от моей семьи. Завёрнутое в серебристое покрывало, тело лежало на санях, и вдруг будто зазвучал его голос. «Анжела, прижми уши, держи нос по ветру и вперёд. Навроде мула. Таковы уж мы, Кинги: двигаемся дальше, когда все остальные уже спасовали».
На пару секунд ощущение силы наполнило меня, но стоило только вспомнить, как я оказалась в этой ситуации, – и из меня будто снова вынули стержень. Никак не получалось свыкнуться с леденящей реальностью, когда только что ещё мы парили высоко в небе. Я словно видела сон, в котором меня на время переместили в чьё-то тело – того, кто был похож на меня как две капли воды и чей папа только что погиб; и будто настоящая я в это время была вовсе не здесь и в любой момент могла очнуться в серебряном воздушном корабле высоко надо льдами Марса.
Но это был не сон.
В действительности посреди ледяной равнины торчала именно я, Анжела Кинг. Изо рта белыми облачками вылетал пар. А на санях покоилось папино тело.
Я набрала полную грудь морозного воздуха и твёрдо решила справиться с охватившим меня пораженческим настроением. Кингам сдаваться не положено. И что бы дальше меня ни подводило – я не сдамся, не ждите. Пока жизнь совсем не покинет меня, как отца.
А случилось всё так.
Лихорадка охватила Фарсайд, что значит «Дальняя сторона», – так мы называли город по ту сторону гор. Марсианская лихорадка – скверная штука. Она придавливает человека внезапным жаром и словно выжигает рассудок, кожа у него краснеет и за считаные часы покрывается гнойными язвами, затем начинаются судороги. Больной кричит и бредит – крыша совсем съезжает. Отчего эта зараза начиналась, никто точно не мог сказать. Но время от времени лихорадка вдруг вспыхивала без каких-либо видимых на то причин как гром среди ясного неба. Поговаривали, что виной тому примеси в марсианской воде – дескать, вода из талого горного снега попадает в ручейки и горные речки и под конец оказывается у нас в водопроводе. Поверхность Марса – это по большей части жаркая сухая пустыня, однако на полярных шапках воды хватало, и там гнездилась вся живность, довольно свирепая.
Да, лихорадка была жестокой, но имелось и лекарство от неё – чрезвычайно эффективное, хотя и не под рукой. Нам с папой предстояло как раз доставить это лекарство в Фарсайд. Наш рейс должен был быть самым заурядным, без каких-либо сложностей – только вот на Марсе любое начинание за пару мгновений может сорваться и завершиться катастрофой. Стоит только заключить в какой-то момент, что всё идёт хорошо, что планета присмирела, как Марс сразу же выкидывает коленце!
Быстрый и лёгкий глайдер нёс нас с папой, пару саней (нам ещё казалось, что проку от них не будет!), набор припасов на экстренный случай и кожаный мешочек, где в амортизирующей прокладке лежали ампулы с вакциной. Этого мешочка с несколькими склянками было вполне достаточно, да и малой части этого хватило бы надолго. По словам папы, человека можно вылечить и защитить от будущих заражений одной каплей такой вакцины. Поэтому на весь марсианский город требовалось совсем немного лекарства, ведь на Марсе две-три тысячи человек – уже город. Папа говорил, что на Земле это был бы всего лишь посёлок. Но по марсианским меркам – вполне. О Земле у меня почти не осталось воспоминаний, мне ещё только предстояло вернуться – поездка недешёвая, да мне и не очень-то хотелось туда возвращаться. Красная планета была мне по нраву – те её места, где красного цвета не было и в помине, и куда ни глянь, всё было иссиня-белым, цвета застывшего снега.
Но так или иначе, раз папа утверждал, что одной капли было бы довольно, ему можно было доверять. Он ведь доктор – то есть был, пока не скончался тут, среди льдов.
Отец не желал брать меня с собой. У него даже была присказка: «На Марсе дать сбой может что угодно, и даёт, как часы, – регулярно, впрочем, и нерегулярно тоже».
Но поскольку мамы уже давно не стало и мне пришлось бы остаться на попечении малознакомых людей, я выклянчила себе место в глайдере. И вот наш глайдер взлетел, используя энергию солнечного света, и мы плавно, но стремительно полетели под вой турбин, рассекая разреженную атмосферу Марса. Когда мы только поднимались в воздух, вверху над нами сверкали серебром обе луны. Папа заметил, что по-прежнему никак не может привыкнуть к тому, что их две. О Земле, как я говорила, воспоминаний у меня было немного, но я отчётливо помнила, что луна там только одна. Мне это казалось даже каким-то недостатком – после жизни под двумя марсианскими лунами. Когда эти две луны, одна быстрая, другая медленная, сверкали на небе, казалось, что они совсем близко, и стоит только взобраться на лестницу, прямо достанешь до них рукой.
При свете этих лун и летел наш глайдер. Ночной воздух втягивался в турбины и подпитывал наше движение вместе с аккумулированной солнечной энергией и какими-то капсулами. Папа всё подкладывал их на выдвигавшийся из приборной панели лоток, и тот спроваживал топливо внутрь.
Я кое-что смыслила в навигации и поэтому занимала место второго пилота. И вот ночь осталась за кормой, и мир внизу из шелковисто-чёрного стал снежно-голубым. Ничего плохого не случилось бы, вылети мы всего на несколько секунд раньше или позднее. Но не повезло: первые лучи дня, падавшие на лобовое стекло глайдера, вдруг погасли, ветровое стекло потемнело, раздался удар и резкий скрежет металла. Но металл здесь был ни при чём – глайдер был ещё цел. Это кричала марсианская летучая мышь. Марсианская летучая мышь – это гигантская тварь, которая в отличие от земной летучей мыши (они, по словам папы, передвигаются по ночам) летает и днём и ночью. Её огромные и белые, что снег, глаза так же слепы, и ориентируются марсианские летучие мыши по какому-то внутреннему радару. Радар помогает им находить жертву, и эта летучая мышь, по всей видимости, приняла нас за одну из больших синих марсианских птиц, поэтому и накинулась на нас с тем жутким скрежещущим криком. Судно при этом рвануло и закрутило, но оно ещё держалось в воздухе. Но когда летучая мышь принялась терзать глайдер зубами и когтями, от него клочки полетели по закоулочкам.
Сама летучая мышь быстро испустила дух – то ли ей крылья переломало от удара о судно, то ли какую-то её часть затянуло внутрь турбины, не так важно. В конце концов и тварь и судно – мы вместе рухнули вниз. Помню, как за лобовым стеклом мелькнули крылья летучей мыши, бельма глаз и зубастая пасть. Нос глайдера задрался, и мы рухнули. Если бы летучая мышь оторвалась от нас совсем и если бы растопыренные остатки её могучих крыльев не позволили нам спланировать, глайдер бы камнем понёсся вниз. Тогда нас бы ожидала судьба не лучше, чем у спелого фрукта, с размаху брошенного на камни.
Но меня всё-таки отключило на время.
Когда сознание вернулось, я обнаружила себя лежащей на льду. На мне был герметичный костюм – папа настаивал, что мне следует носить его даже внутри судна, и хорошо, что я его послушалась. Капюшон оставался откинутым, и сев, несмотря на боль и одеревенение, я поспешила натянуть его на голову и подняла лётные очки со щитком для шеи и подбородка, болтавшиеся у меня на груди.
ebooksa