– И вот так театр стали считать гнездовьем Сатаны, и так церковь опечатала место, где процветало театральное искусство. Ни единого спектакля за целых восемь лет.
– Бедняжка, тебе и некуда стало являться, что иль кого посещать – разве что сына своего. А мне это по нраву. Обхохочешься!
– А ты, прислужница, смотрю, расхрабрилась! Не рассказать ли мне о том, какой еще большей развалиной ты когда-то была… не поведать ли этой ведьме, кто дрожал и трясся, кто обмочился и обмарался, когда я в следующий раз явилась? Рассказать?
Актриса вихрем пронеслась по библиотеке и взгромоздилась на изогнутую спинку дивана. Когтями вцепилась в подушечку, набитую конским волосом, а пятки вдавила в обивку. Верхнюю часть ступней она задрала кверху – и поберечь, и продемонстрировать вросшие в мякоть ногти. Колени она то сводила вместе, то разводила, вспомнив, в какое расстройство чувств ввергло меня зрелище ее паха с признаками пола.
Наконец она заговорила:
– Я долго ждала, прежде чем снова показаться.
– А почему бы нет? У тебя, дамочка, целая вечность в запасе, угу.
– Я ждала и все гадала, не сделала ли опрометчивый выбор, опасалась, что придется побороться с ее религиозными сантиментами. – Актриса кивнула на Маму Венеру. – Она меня и слушать бы не стала, если бы приняла за посланницу дьявола. Точнее, гадала, какую практическую службу она сослужит в качестве суррогата. Наверное, я не слишком проворно выволокла ее из пламени – и она, такая обгоревшая…
– Так это вы вызволили ее из театра?
При жизни Элайза Арнолд, по-видимому, не раз имела дело и с худшими надоедалами.
– О вызволении нет и речи, – осадила она меня ледяным тоном. – Я говорю сейчас о спасении и, если мне предоставят такую возможность, продолжу.
Я согласно кивнула, и продолжение действительно последовало:
– Мне пришлось навестить Ван Эйна всего лишь дважды – ну, может быть, трижды, прежде чем я заставила его балансировать на краю пропасти. Да-да, подстрелить этого стреляного голландского воробья оказалось проще простого. Меня и вправду осенило вдохновение, когда я решила сыграть гостью из преисподней, в полусне явившуюся к супругу клеймить и проклинать его за трусость. В итоге он принял на себя позор всего города, а в соединении со своим собственным… одним словом, он совсем спекся. Я заслала его на берега Чесапика, и там он еще долго подзадержится – во всяком случае, через этот порог ему не переступить. Отправиться-то он отправился, но не раньше, чем я – в мертвенном обличье не столь благостно усопшей Сьюз Ван Эйн – велела ему «устроить жизнь добросердечной негритянки, которая пыталась вывести меня из ада». – В голосе Элайзы зазвучали какие-то подозрительные нотки. – И вот таким образом Мама Венера водворилась под этим кровом, где ей предстоит прожить долгие, долгие годы. А как меня за это отблагодарили? Да никак, прямо скажу. Но ничего…
– Тьфу! – плюнула Мама Венера. – Годится ли лишить человека и разума, и собственного дома, коль скоро мне и любая лачуга у реки подошла бы ничуть не хуже?
– Неблагодарная тварь!
Перепалка продолжалась еще долго, пока обе не выдохлись до конца, и тогда заключенное перемирие позволило спорщицам по очереди довести историю до конца.
Прошли годы, прежде чем Элайза Арнолд вернулась.
– Огонь дал мне умение предвидеть, а я никак не могла к нему привыкнуть. Кто-то родится в сорочке ясновидящим, но со мной это иначе было. Я знала обо всем наперед, и только. Видела, что случится, до того, как оно случится? Но мало что случалось, ведь кто я была – труп трупом, только без гроба, угу. Вся жизнь была в ожидании ангела, которого я видела. И вот потом она явилась – ангел, как же. Нет, сначала пришла не она. Не она. Розали. Как-то я выглянула в окно и вижу во дворе какую-то козявку – разгуливает себе по-хозяйски, как будто у себя дома. Совсем еще малявка, это ведь уже давненько было, верно? Я ее подозвала, она вошла в дом – ни капельки не боялась. И я сразу к этой девчонке приросла. А она вскоре стала заскакивать все чаще и чаще, потому как Фанни, да ладно… Со мной Фанни до того ухайдакалась, что начала мне смерти желать. Не по злобе, нет. Скорей из жалости, и я ничуть ее не виню, потому как сама давным-давно того же себе желаю. А потом Фанни навсегда уехала, продали ее в Петербург. И что мне оставалось? Вставать кое-как, устраивать себе чайные ванны, шариться по двору, выискивать что-нибудь для похлебки? А тут Розали – душенька моя Розали, голубушка – стала приходить ко мне изо дня в день помогать, хотя сама была еще совсем соплячка. Девяти – ну, может, десяти годков.
– Она приходила вместе с… вами? – Я обратилась к Элайзе Арнолд, но ответила Мама Венера, и довольно резко:
– Нет, не с ней.
ebooksa