Книга духов

19

Побег

Отличный был дом у миссис Мэннинг – трехэтажный, по федералистской моде, и чем-то похожий на особняк Ван Эйна, однако здесь лужайка была покрыта дерном, а дорожки усыпаны гравием; все вокруг хорошо ухожено – живые изгороди аккуратно подстрижены, краска нигде не шелушится, мраморные ступени сверкают чистотой. Странно, что ворота в сад оказались такими скрипучими, но опять же надо вспомнить, что в предрассветные часы всякий дом полон скрипов и шорохов.

Я отправилась в поход, взбираясь с одного холма в городе на другой, а рука болталась у моего бедра. Мама Венера сунула ее в сшитый из кожи мешочек (чуть больше перчатки), который я привязала к поясу. Мама Венера увидела, что Толливер Бедлоу скончается этой ночью при свете луны, но она на небе все еще не показалась… Приходилось ждать.

Мне дали строгие инструкции – войти в дом с первыми лучами зари, но никак не с последними отблесками ночи. Труп должно было озарить взошедшее солнце. Но ведь солнце и луна делят небо между собой: порой и не разберешь, что там, разве нет? Мне тоже было трудно разобраться с мыслями: как застать обитателей дома спящими, а Бедлоу – мертвым одновременно.

Поймите, после смерти хозяина (ртуть и каломель повредили ему мозги, а рвотные порошки, клизмы и пиявки нанесли сокрушительный вред) положение Селии ухудшится. Если такое вообще возможно. Ее передадут родичу – тому самому младшему брату Себастьяну, долго выжидавшему, или же, что еще страшнее, в дело влезет свежеовдовевшая миссис Бедлоу, как поступила ее свекровь, когда Огастин Бедлоу слишком привязался к своей любимице – Плезантс.

Мама Венера уже рассказывала мне эту историю дрожавшим от гнева голосом. Как Огастин обрюхатил Плезантс. И как, едва живот стал заметен, Люси Бедлоу – мать Толливера – приказала надсмотрщику положить ее плашмя на чурбан и пороть розгами и плетью из воловьей кожи до тех пор, пока она не лишилась ребенка, а потом и жизни… Из складок своей черной мантии Мама Венера извлекла потертый кожаный ремешок, к которому был подвешен жестяной медальон. В нем лежали волосы не Плезантс и не ее матери, общей с Селией. Нет, это были волосы бабушки Селии, которые передавались женщинами из поколения в поколение, когда их судьбы решала смерть или продажа. Плезантс хранила медальон умершей матери. Как медальон после гибели Плезантс попал к Маме Венере, понятия не имею, однако Селия непременно его узнает. Поэтому он и был мне вручен на тот случай, если понадобится доказать Селии искренность наших намерений.

Медальон висел у меня на шее, когда я наконец выступила из-за дуба с пылавшей Десницей у меня за спиной (небо уже слегка поголубело), пересекла лужайку, взошла на крыльцо и коснулась филигранно отчеканенной серебряной дверной ручки. Дверь легко и бесшумно подалась.

Я знала, что, изготавливая Десницу, мы не в точности следовали писаному рецепту, и потому, ступив через скрипучие воротца во владения Мэннингов, особыми надеждами на успех не обольщалась. Но все же вставила Десницу – с окоченелыми растопыренными пальцами – в развилку между нижними ветвями дуба. Серной спичкой запалила фитильки тонкой связки свечей, сделанных нами из обычного свиного сала. Сначала зажгла свечку, ближнюю к большому пальцу, – для защиты (так предписывала София). Затем – обеспечить безветрие – свечу, наклоненную к указательному пальцу. Занявшись, волосяные фитильки затрещали, по воздуху поплыла гарь.

В итоге наше изделие разгорелось в полную силу. Я надеялась, что помещено оно достаточно высоко и кошек не заинтересует. Однако тревожила мысль о том, как это пламя затушить.

В книге утверждалось, что единственной субстанцией, способной погасить Десницу, однажды зажженную, является материнское молоко. А его-то у нас – трех ведьм, собравшихся в подвале Ван Эйна, – имелся лишь самый ограниченный запас, и потому пришлось этот вопрос оставить открытым.