Бледный

22
18
20
22
24
26
28
30

— И я хочу… Клоун, пап, в окно смотрел.

— Он не мог. Он смотрит к нам в окно. А твоё окно дальше.

— Нет, он смотрел!

— Но, Катя, нитка ему не даст.

— Смотрел!

— Я его сдёрну.

— Пап, нет! Не надо, мне его жалко! Он одинокий и под дождём. Я думаю про него… Откуда он?

— Не знаю.

— Может, с Луны? Я буду думать. Пусть он висит. В холод мы его занесём ко мне, можно?

— Можно.

Он оглядел её комнату с множеством кукол, домиков, лент, картин на стенах, с зеркалом вдоль стены и поручнем.

Дочь, мечтая стать балериной, изредка растягивалась на шпагат у станка, вертелась перед своим отражением. Самому себе он теперь казался в зеркале сникшим — и вдруг вздрогнул, близ собственной головы увидев колыхание клоунской. Немедленно прошел к окну — никого. Потом переместился в их с Леной спальню и, не включая света, рассматривал лицо, качающееся в тумане. Ясно, что привязанная игрушка не могла бы заглянуть в спальню дочери, не нарушив законов физики… Видно, он стал внушаем. Очень внушаем… Внезапно он набрал номер сотового жены, хотя в глазах у него стояла Марина под джипом. Но абонент был «вне зоны».

— Пап! — раздался крик.

Он бросился к дочери.

— Говорила я! Клоун смотрит!

Он, успев уловить в окне образ, задвинул шторы.

— Да, Катя. Спи.

Он спустился, чтобы внизу на кухне выпить пива, ещё раз глянуть в окно и снова подняться наверх, скрипя лестницей и раскачивая шаткую галерею. Толкуя лет пять назад с архитектором, он поддался на его уверения, что дубовые балки-опоры люфт допускают, но это конструкционный люфт, плановый. Фёдор Иванович собственною рукой утвердил проект эконом-класса. Впрочем, за двадцать тысяч долларов, продолжал архитектор, можно люфт удалить. Но Останкинская телебашня шатается, а стоит много лет.

Девяткин сел на кровать.

Вторник