— А строил дом ты? — буркнул тесть. Выскочила Катя, бросилась деду на шею. — Строил, — продолжил он, — я… Ты — свой дом строй. Не мешай мне делать счастливыми моих девочек.
— Эти девочки и мои. Женились бы… — начал Девяткин.
— Петя, ну хватит! — крикнула Лена.
— Дедушка, едем? — Катя, уже на руках у деда, выпытывала что-то у него.
Они втроем пошли вперёд.
Тесть обернулся:
— Ты их не любишь. Не сомневаюсь, ты понимаешь, что ноша не по тебе. Любящий лез бы из кожи вон. Ни амбиций в тебе, ни силы. Думаешь о чем-то своем, а толку?
— Ваша, Фёдор Иванович, сила, — брякнул Девяткин, — в том, что вы хапнули в удобный момент у государства, а теперь учите быть богатым, амбициозным и любящим.
— Прекрати! — вскинулась Лена. — Папа, ты тоже. Что вы грызётесь?
Тесть проронил:
— Покойница со мной жила счастливо… Ты не понял. Сумрачный у тебя нрав, маньячный. Кажется, ты завистлив? Не удивлюсь, если запьёшь и устроишь когда-нибудь поножовщину. Я б Лену носил на руках! — он смолк и пошёл прочь.
Понимала ли жена, что муж оскорблён? Вряд ли. Она любила отца и относилась к их спорам как к пустякам. Девяткину же тесть казался силой, которая ему враждебна. Тесть говорил о жизни, но называл так не жизнь, а данность, или
Где?
Вопрос придавил Девяткина, и он побрёл в дом через гараж.
Наверх можно было пройти только через кухню, где тесть устраивался у длинного стола-бара, а Лена включала чайник.
— Пап, — звала дочь. — Иди сюда! Дед везёт меня на занятия, потом мы поедем кататься на лошадях.
— Ну и отлично, — сказал Девяткин и, не задерживаясь, ушёл на второй этаж. Он любил дочь, но не хотел проявлять чувств при тесте.
В ванной он брился, стоя у зеркала. На него смотрел длинный, чуть рыжеватый тип с правильными чертами, разве чуть мелкими. Обычный клерк, до того правильный и стандартный, что даже бесцветный, но такой нравится взбалмошным, избалованным дамам. Надень на Девяткина костюм попроще — не отличался бы он от мужчин класса охранников, водителей, мелких торговцев и офицеров. Трезвый, подтянутый, усредненный тип. Никаких черт, накладываемых страстями, долгими думами, внутренней глубиной или гениальностью. На лбу ещё нет морщин, от носа вниз не прорезались возрастные складки. Мысль о жизни коснулась его недавно, с тех пор, пожалуй, как Лена ужесточила требования к их статусу. Раньше ей хватало того, что есть; теперь, даже уверяя, что любит, она нуждалась в другом. Лена рассматривала Девяткина как механизм упрочения и подъёма их быта, к тому же он, человек без претензий, давал ей гарантию стабильности отношений. Когда-то Девяткин встретил её в компании «золотой молодёжи» с этим самым Серёжей, с которым она пила, курила и целовалась, но под конец пирушки попросила Девяткина проводить её. Ей нужен был якорь. Сдержанный, постоянный Девяткин такой якорь как раз напоминал. Может быть, напоминали многие, но тот оказался мал, тот крив, Девяткин же был правилен, как модели деловых костюмов, туфель и галстуков. Одетый с иголочки, он казался менеджером высшего звена, а то и министром, лицом значительным, перспективным.
Сбрызнув себя парфюмом, Девяткин оценил свой внешний вид и вздохнул. По той иронии, с какой его мозг оценивал тело, он понял, что разум чужд плоти, что он с ней в связях раздельных, в связях субъекта и подчиненного объекта. Он прошёл в спальню, видя, что клоун крутится на ветру за стёклами, но повёрнут лицом к нему; красный глаз вглядывается внутрь, подсматривая. Странно, подумал он, что у клоуна брови вразлёт, как у Лены, и ещё чем-то странно напоминает Лену. Странно, что она восприняла игрушку как символ юбилея.
На лестнице он столкнулся с ней.
ebooksa