Чудовы луга,

22
18
20
22
24
26
28
30

Эпилог

Дорога уходила все дальше, ровная, вымощенная плитами — по ней было легко шагать. Чтоб не тревожить ногу, Кай выломал себе палку в зарослях орешника.

Вдалеке, почти у горизонта, не отдаляясь, но и не становясь ближе, горели огни незнакомого города.

Дорога очевидно вела к нему — вечером, когда опускались сумерки, на обочинах, в каменных чашах вспыхивало яркое пламя, цепочка огней, не дающих сбиться с пути.

Оно горело и днем, только казалось бледным и прозрачным на фоне небесного кобальта и рыжей осенней листвы.

Вечером он разжег костер в укромном закутке, между кустами шиповника, ежевики и оплетенной хмелем и диким виноградом руиной стены, врастающей здесь в землю с незапамятных времен.

Камень, нагревшийся за день, потихоньку отдавал тепло. У самого подножья стены, в сухой траве, путались кустики земляники — ягоды и цветы одновременно.

Ворох багряно-красных георгинов соперничал яркостью с пламенем костра.

Ежевика созрела, а жасмин еще только-только начинал цвести.

Сквозь роскошный золотой ковер палой листвы беспечно пробивались анемоны и гиацинты.

Казалось, что так и должно быть.

Кай покопался в сумке, добыл котелок, принес воды, поставил на огонь. Бросил в воду горсть вяленого мяса, добытый тут же дикий сельдерей, перья лука, листья щавеля, кислицу и несколько клубней ятрышника.

Лиловые, собранные в кисти цветы он положил рядом, просто чтобы смотреть. Из-за руины прилетало с теплым током воздуха благоухание ночных фиалок.

Суп побулькивал, ворковал что-то на углях. Кай подумал и добавил соли.

Пока он возился с едой, в ветвях зашуршало и сквозь листву просунулось узкое скуластое лицо.

— Ну и что ты там сидишь? — спросил Кай.

Он почуял чужое присутствие, еще когда начал разжигать костер.

— Ты чей? — пришелец попался любопытный.

— Я… — Кай не знал, что ответить. — Ласточкин.

— А мою маму Голубка звали.