Глеб заметил, что этот светоч знания вовсе не торопится выполнить просьбу, и это ему очень не понравилось, потому что косвенно подтверждало некоторые его подозрения.
— Не секрет, — медленно произнес он, глядя на Возчикова в упор тяжелым, многообещающим взглядом. — Надо. Надо мне, понимаете?
Возчиков поджал губы и, глядя в сторону, с огромной неохотой подал Глебу рюкзак покойного Тянитолкая.
— Гм, — сказал Глеб.
По весу этот рюкзак сильно отличался и от рюкзака Евгении Игоревны, и от его собственного. Он был тяжелее килограмма на два, а то и на все три, и Сиверову стало очень неприятно оттого, что его подозрения начинают оправдываться.
— Карабин в сторонку отложите, — «милицейским» голосом потребовал он, и Возчиков безропотно повиновался.
Наградив его еще одним долгим, подозрительным взглядом, Глеб с нарочитой медлительностью развязал тесемки рюкзака. Он почти наверняка знал, что обнаружит внутри; одного он не знал: как ему объяснить свою находку хотя бы самому себе.
Все так же медленно, с многозначительным выражением лица Глеб запустил руку в недра рюкзака, не сводя глаз с Возчикова и готовясь выстрелить при первом же резком движении с его стороны. Пальцы коснулись какой-то тряпки, нетерпеливо отбросили ее в сторону, нащупали еще что-то матерчатое — судя по ощущению, носки не первой свежести, — пробежали по гладкому металлу запасной обоймы и неожиданно коснулись чего-то круглого, металлического и, кажется, завернутого в бумагу. Глеб ощупал находку. Так и есть — толстый, очень похожий на что-то мучительно знакомое, металлический цилиндр высотой почти равной диаметру, с выступающими ободками по краям, завернутый в пропитанную маслом бумагу… Рядом, на самом дне рюкзака, обернутые свитером, чтобы их очертания не проступали сквозь ткань, лежали еще. два точно таких же цилиндра.
Глеб был обескуражен, и ему стоило огромных усилий сохранить прежнее выражение лица. Он уже понял, что это за цилиндры: чертов Тянитолкай украдкой таскал в своем рюкзаке три утаенные от коллектива банки тушенки, рассчитывая, по всей видимости, употребить их, когда подвернется удобный случай. Аллах его знает, сколько их было в начале пути, этих контрабандных банок. Недаром же он всякий раз так кряхтел, вскидывая рюкзак на плечи, и при этом никому не позволял к нему прикасаться! А Возчиков, значит, ночью, на досуге, из вполне понятного любопытства заглянул в рюкзак, нашел тушенку и решил, гнида очкастая, пойти по пути своего предшественника: помалкивать в тряпочку до выяснения обстоятельств, а потом, если окажется, что о тушенке никто не знает, умять все три банки в одиночку. Да оно и понятно, в мясе он себе не привык отказывать… И перочинный ножик, который он выцыганил у «солдата Джейн», ему, наверное, затем и понадобился — банки вскрывать…
«Нет, — подумал Глеб, — не выдерживает наша интеллигенция полевых условий. Решительно не выдерживает. А потом еще удивляется, за что ее рабочий класс не любит…»
— Продовольствие приворовываем? — зловещим полушепотом поинтересовался он, взвешивая на ладони извлеченную из рюкзака килограммовую банку в промасленной оберточной бумаге — старую, еще из тех, что хранились на складах НЗ Советской Армии. — Вот дать бы тебе этой жестянкой в лоб, доктор наук!
Он сделал вид, что хочет швырнуть в Возчикова банкой, и тот испуганно отшатнулся, загородившись скрещенными руками.
— Простите, — пролепетал он, — я нечаянно наткнулся на эти банки в рюкзаке и просто… просто не сумел удержаться. В конце концов, я полагал, что это личное имущество Глеба Петровича и что оно не имеет отношения к… к вам.
— А делиться тебя мама не учила? — спросил Глеб.
Олег Иванович что-то ответил, что-то виноватое и донельзя глупое, как и вся эта ситуация, но Сиверов уже перестал обращать на него внимание. Он отбросил в сторону рюкзак, равнодушно уронил сверху банку… Вот так находка! Ай да Слепой! Ай да Шерлок Холмс! Ай да озарение… Вот и верь после этого, что Менделеев увидел свою периодическую таблицу во сне. То есть увидеть-то он ее, может, и увидел, но долго, наверное, смеялся после первой попытки перенести свое сновидение на бумагу…
Ему мучительно захотелось треснуть килограммовой жестянкой по голове уже не Возчикова, а себя. Уже без малого месяц он брел на ощупь, вот именно как слепой, совершая ошибку за ошибкой, и до сих пор впереди не брезжил ни единый лучик света. То есть было ясно, что с этой экспедицией что-то в высшей степени не так, но вот что именно, Глеб до сих пор не разобрался. Более того, он опять остался в дураках. Он-то был почти на сто процентов уверен, что в рюкзаке у Тянитолкая лежит тот самый спутниковый телефон, который ему не удалось найти у Горобец, а там оказалась какая-то дурацкая тушенка, пропади она пропадом! Хорошо еще, что у него не хватило ума высказать свою гениальную догадку вслух…
Потревоженная всем этим продуктовым копошением, Горобец шевельнулась и сразу же села, протирая кулаком заспанные глаза.
— Сколько времени? — спросила она сквозь зевок.
— Половина четвертого, — сердито ответил Слепой. — Спи, еще рано.
— А вы чего тут?..