– Что с ним теперь будет, уволят? – с искренним женским сочувствием к приходящему в себя охраннику спросила Белкина.
– Для начала проведут служебное расследование, а потом уволят и, надеюсь, накажут. И правильно сделают, – жестко произнес Бондарев. – Потерять оружие, позволить себя оглушить – это тоже самое, – он пощелкал пальцами, подыскивая близкое журналистке сравнение, – как если бы ты во время передачи выругалась матом на собеседника, плюнула в объектив, встала и ушла из кадра.
– Всегда кто-то оказывается сильнее. Это не его вина...
– А чья? Тебя-то никто не пожалел.
– Кроме тебя.
– И тут ты ошибаешься.
Глава 11
К вечеру центр Москвы заволокло дождевыми облаками. Моросил дождь, асфальт дымился и пузырился. Автомобильные потоки рассекали улицы с протяжным шипением, будто кто-то разлил газировку. Неон рекламы расплывался в лужах причудливыми цветными пятнами. Острие Останкинской телебашни терялось в ватном тумане. Теперь, в молочных сумерках, телевизионный комплекс выглядел не столь гигантским, как при дневном свете.
Сидя за рулем неприметного серого «Форда», Клим Бондарев шелестел газетой, то и дело бросая быстрые взгляды на одно из блочных зданий телекомплекса, стоявшее в нейтральном отдалении от вышки. Нужная ему дверь то и дело раскрывалась, выпуская и пропуская людей.
Впрочем, водителя «Форда» занимала не только останкинская дверь. Двадцать минут назад неподалеку от его автомобиля припарковался небольшой крытый фургончик с броской надписью по борту «Доставка пиццы на дом». Двое крепко сбитых мужчин в салоне вряд ли походили на развозчиков пиццы – как мрачными, набыченными физиономиями, так и общим экстерьером. К тому же они почему-то не спешили нести пиццу заказчикам, а о чем-то оживленно беседовали.
Наконец, на ступеньках телекомплекса обозначилась фигура Белкиной. Осмотревшись, телеведущая «Резонанса» направилась к машине Бондарева.
– Привет, Тома. Запаздываешь, – водитель предупредительно приоткрыл пассажирскую дверку.
– Как управилась, – буркнула тележурналистка, усаживаясь в салон. – Ты ведь понимаешь – оказывается, я человек идеологического фронта.
– Смотрю я на эту Останкинскую башню и думаю – что же она мне напоминает? – безмятежным голосом продолжал Клим.
– Неужели гигантский фаллос? – криво улыбнулась Белкина.
– Одно у тебя на уме...
– Гигантскую бутыль?
– Лично мне она напоминает огромный шприц для идеологических инъекций. Кстати, почему ты такая бледная? Передозировка?
– В Москве еще и пообвыкнуться не успела, а ужа голова раскалывается, – поморщилась Тамара, – Ну и воздух тут...
– Двуокись углерода и серы, – Клим завел двигатель. – Я понимаю: тут не Бочкарев Поток и даже не горная речка на границе с Абхазией. А я тебе тогда говорил: наслаждайся моментом, в столице такого не будет. Так что придется подышать этим химическим составом... Хотя бы в меру необходимости.