Один из моджахедов был еще жив, хотя и тяжело ранен. Он лежал на животе, прижавшись бородатой щекой к залитому кровью серому камню скалы, и тяжело, с надрывом, дышал. Лютый с опаской подошел к нему, ожидая какого годно сюрприза, как вдруг тот со стоном перевернулся на спину. Это был Пиночет!
И в одной руке у него была граната, а палец второй продет в кольцо чеки.
— Пиночет! Ты?
— Я, Лютый… — прохрипел тот из последних сил и выпустил гранату из рук: она откатилась в сторону. — Я видел, как ты… стрелял в Усаму…
— И ты прикрыл его собой?
— Так надо, Лютый. Я — воин ислама… Без воли… Аллаха и волос с головы… не упадет…
— Делай что должен, и будь что будет. И я буду так же поступать.
— Правильно, Лютый… Ты выжил… Это… амулет… амулет… или Аллах тебя хранит. Из всей девятой ты один остался.
Лютый разрезал эсэсовским кинжалом камуфляж на груди Бекбулатова и с облегчением вздохнул: на его взгляд, рана была несмертельной. Конечно, он не полевой хирург, но какой-никакой опыт практической медицины у него все-таки есть.
— Ты будешь жить, Пиночетик, потерпи, я вызову медиков. — Лютый замахал руками, показывая санитарам, что есть раненый…
Но Бекбулатов его уже не слышал. Он отключился из-за потери крови…
11
Стоило Лютому появиться в родной части, как он тут же почуял неладное. Встреченные офицеры и солдаты отводили взгляд в сторону, как будто боялись взглянуть ему прямо в глаза. Сердце у него сжалось от дурного предчувствия. Подойдя к своему дому, он увидел на его месте развалины. В глазах у него потемнело.
Лютаев бросился к руинам, взбежал на груду ломаного бетона и арматуры… Упал лицом в серое крошево, повторяя имя жены, как заклинание. Звал и звал ее, все еще на что-то надеясь: — Оля! Оленька!
— Олег! Не надо! — несколько офицеров попытались оттащить его в сторону. — Олег! Оли здесь нет! Ее не нашли под развалинами!
Он в ярости кинулся на них с кулаками. Бил своих нещадно, до крови, не жалея, как врагов, пока кто-то не решился ответить ему тем же. Он снова упал на землю и пополз к развалинам, шепча разбитыми в кровь губами:
— Оленька! Сын! Где мой сын!
В конце-концов Лютого с трудом скрутили, на всякий случай связали ему руки и на плащ-палатке отнесли в медсанчасть, где полковой доктор вколол ему лошадиную дозу успокоительного.
Когда он, наконец, пришел в себя, то увидел у своей кровати командира части. Полковник Говоров сел рядом на стуле и начал говорить казенным, лишенным эмоций голосом — так было легче ему самому.
— Взрыв прогремел за полчаса до того, как мы получили от твоего радиста сообщение, — рассказывал он лежавшему с закрытыми глазами на спине Олегу. — Погибли почти все, кто в это время находился в доме. Оля, сам понимаешь, тоже была там… Скорее всего, мощное взрывное устройство было заложено прямо под вашей квартирой. Особый отдел ФСБ и военная прокуратура проводят расследование. По подозрению в пособничестве террористам задержан прапорщик Гадилюк… Не зря ты ему портянку в пасть затолкал! А лучше было бы прибить его тогда на месте, суку! — Говоров с силой шарахнул себя кулаком по коленке.