Четверо бойцов одновременно налетели на Лютаева. Один молниеносным движением вырвал из его руки гранату и швырнул ее, не целясь, в сторону кухни, откуда предусмотрительно был эвакуирован весь персонал. Взрыва не последовало.
Трое других сбили Олега с ног, навалились на него и прижали к полу. Заломить обе руки за спину и сковать их наручниками — для профессионалов дело одной секунды…
Лютый, сильно помятый при задержании собровцами, сидел на железном табурете, привинченном к полу в кабинете уголовного розыска. На запястьях наручники, на голове шишка величиной с Эверест. Отбитая печень болит нестерпимо. К Олегу подошел усталый, пахнущий водкой капитан Кормухин, наклонился над ним и сочувственно произнес:
— Ты что же творишь, афганец? Себя не жалко, людей пожалей.
Устрялов, сидя за столом, молча изучал задержанного. Он подумал, что этому парню надо бы во внешней разведке работать с таким лицом: неподвижное, будто из камня вытесано. И не улыбается он никогда, все время мрачен и сосредоточен, все думает о чем-то. А много думать вредно, как показывает практика.
— Ненавижу скотов этих жирных! — с тихой ненавистью сказал Олег.
— Гранату где взял?
— Какую гранату? — усмехнулся Лютаев. — Слепил из хлеба да зеленой краской выкрасил. А что, натурально эргэдэшка получилась.
— Действительно, похоже. — Капитан Устрялов повертел в руке муляж гранаты РГД-5. — А взрыватель откуда?
— Детонатор? Да отпилил алюминиевую трубку от старого холодильника, — похвастался Лютый.
— Отмстить, значит, новым русским решил за то, что у самого жизнь не задалась? — констатировал Кормухин. — Не думал я, признаться, что мы вот так с тобой встретимся, гражданин Лютаев. Ты хоть понимаешь, что к уголовной ответственности тебя все равно привлекать придется? Не важно — муляж у тебя в руке был или боевая граната. Это по любому террористический акт с захватом заложников.
— Влип ты, милый друг, по самые помидоры, — поддержал Устрялов коллегу.
— В общем, с тобой все ясно, — продолжал Кормухин. — Посиди-ка ты пока до утра в камере, подумай, пораскинь мозгами, а утром на свежую голову продолжим разговор.
— И готовься к приличному сроку, — посоветовал Устрялов. — Доигрался ты, афганец.
Его отвели в камеру для временно задержанных. Как только за ним с лязгом захлопнулась железная дверь, Олег окинул взглядом свою новую квартирку: под самым потолком маленькое оконце, затянутое решеткой, двухэтажные нары — вот и вся меблировка.
Ладно, ему не привыкать: спасибо детскому дому, теперь пойдем к другому.
В камере сыро и душно. И еще от параши воняет так, что рвота подступает к самому горлу. Вопреки совету капитана Устрялова, Олег не собирался убиваться ни над собой, ни над своей судьбой. Будь что будет. Что тут гадать? Завтра появится следователь и раскрутит дело на полную катушку. Потом суд и приговор. А дальше — по этапу в Столыпинском вагоне, пересыльная тюрьма и колония строгого режима лет на десять, зато с правом переписки. Писать, правда, некому. Эх, жалко, гитары нет!
Олег лег на нижнюю шконку, закрыл глаза. И тихонько затянул песню, которую знал еще с детдома:
И как ему только в голову взбрело сделать из хлебного мякиша фанату? Чтобы попугать хозяев жизни, можно было ограничиться демонстрацией пластилинового члена. Он вспомнил, как Джоконда в учебке на занятиях по взрывному делу вылепил из пластита громадный пенис — очень реалистичный, с головкой и яйцами. А потом с его помощью проиллюстрировал слова преподавателя: загнул в соответствующем месте лекции пластитовую головку вниз и показал, как безопасен член в незаряженном состоянии и действительно всегда под рукой, что и требовалось доказать. Пацанам стало дурно от хохота.
Нет, сейчас Лютому было не до смеха. И никакого удовлетворения от своего «теракта» он не испытывал. Гадко было на душе, вот и все…