Герой романа Владимира Угрюмова, начинающий предприниматель, взял за правило сторониться в своем деле любого криминала. Однако обстоятельства сложились так, что он невольно затронул интересы мощного наркосиндиката и, чтобы сохранить собственную жизнь, вынужден стать наемным убийцей. С этих пор странные видения преследуют его — герою кажется, что он орел, боевая птица, неумолимо преследующая свои жертвы…
Главного героя романа разыскивает могущественный наркосиндикат. Разыскивает, чтобы убить. Желая выйти на хозяев синдиката, герой через подставных лиц предлагает наркодельцам свои услуги в качестве киллера. Кровавый след стелется за ним уже по всей стране. Кто выйдет победителем из этой страшной охоты друг на друга?
Владимир Угрюмов
ДИКИЙ
литературная обработка Владимира Рекшана
Эта книга от начала и до конца придумана. События, места действий и персонажи вымышлены. Совпадения имен и географических названий с именами и названиями реально существующих лиц и мест могут быть только случайными.
Не верь! Не бойся! Не проси!
ПТИЦЫ, класс позвоночных животных. Наземные, двуногие; передние конечности превращены в крылья, большинство приспособлено к полету. Сердце четырехкамерное, температура тела постоянная. Обмен веществ очень интенсивный.
Ты как должен говорить коммерсанту?! Да по херу — бандит он или коммерсант! Это однозначно, слова того и другого одинаково ничего не стоят. Ты из братвы, поэтому ты и можешь, и отвечаешь за свой базар! Ты знаешь, как за него спрашивают в зоне! А те ублюдки — только по беспределу. Поэтому трахать их слова. Твое слово — это закон! Закон для них и для тебя! Сказал — делай или умри!
Две прекрасные птицы, друзья и товарищи, сидят на одном дереве, и одна ест сладкий плод, а другая глядит на нее и не ест.
Если приходят мысли или действия, то они проходят сквозь ум, как птицы, летящие по небу в безветренном воздухе.
Часть первая
Кажется, весна началась по-настоящему. За окнами звенит капель, но я не могу подойти к окну. Нога моя, наверное, весит тонну. Хорошо, что она все-таки живая — из-под гипса торчат синюшного цвета пальцы. Иногда я шевелю ими и тем развлекаюсь. Скоро гипс снимут, и тогда я узнаю о своей новой походке. В комнате, где находится моя кровать, — большой книжный шкаф и еще несколько полок, тоже нагруженных книгами. Не такой уж я любитель чтения, но делать целыми днями мне нечего, и я попросил, чтобы мне сняли с полок несколько книг поинтереснее. Возле кровати теперь целая стопка.
В моей руке раскрытый том, и я читаю вслух:
— …Он прицелился и прострелил мне фуражку. Очередь была за мной. Жизнь его была в моих руках: я глядел на него жадно, стараясь уловить хоть одну тень беспокойства… Он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплевывая косточки, которые долетали до меня…
Закрываю глаза и начинаю смеяться. Стоять под пистолетом и выплевывать косточки! Я мало что помню про себя, но такого я точно не пробовал. А если б попробовал, то мне фантастику Пушкина не читать больше никогда. А парень из книжки еще и десять лет ждал, чтобы выстрелить в ответ… У меня нет оснований не верить Пушкину, хотя я всегда верю лишь в то, что видел и делал сам. Я и стараюсь вспомнить про себя побольше. Я знаю точно, что вырос в самой большой стране, а вот название страны забыл. Лучше всего я помню красный пионерский галстук и значок ДОСААФ. Значок мне вручили вместе с грамотой. На грамоте было напечатано красное знамя и профиль Ленина. Ленин — это я помню, а кто такой — забыл. Грамоту мне вручили за второе место в соревнованиях по пулевой стрельбе из пистолета… Я помню очень многое, но как-то разрозненно, воспоминания водят в моей башке хороводы. Я их стараюсь соединить в стройную картину своей жизни, но быстро устаю. Не получается. Помню четверку по математике и тройку по химии. Помню, как рос, стеснялся девушек, затем — смеялся им; танцевал. И еще в голове — Сибирь, много деревьев, широких рек. Что-то я пилю, гружу, забиваю гвозди. На мне зэковская роба, и в спину мне смотрит ствол автомата. Помню каких-то белобрысых турмалаев и грозное слово «валюта»… Далее опять провал в памяти.
Мне кажется, что я нормальный, положительный человек. Но когда я говорю слово «человек», что-то во мне сопротивляется, а что сопротивляется — я не знаю.
Помню слово «перестройка». Не могу сказать — связано оно с тем, как я заколачивал гвозди и пилил лес, или нет? Какие-то клетки в моем мозгу говорят:
— Я никогда не мочил обычных людей и никогда не стану!
ebooksa