Дядя Миша не подходил к столу, где они листали альбом, но словно бы все видел, говорил сердито:
— Об эклектичности долдонят, о грузных пропорциях, ампирной готике. Будто не ведают, что Русь всесветна, а Храм — ее символ. И ведь как выворачивают! Когда построили, многие тогда накинулись на него: слишком велик, мол, мешает глядеть памятники старины. Сам Стасов ругался. А теперь на тех критиков ссылаются, дескать, многие говорили о малой художественности Храма. А теперь памятники старины ломами да динамитом. Чтобы построить соразмерное? Это Дворец-то соразмерность? Вот небось Стасов-то и все те критики в гробах ворочаются…
— Дядя Миша, — сказал Петр. — Ты все-таки думай, что говоришь.
— Я думаю, думаю. Мозги набекрень, до чего издумался. О Москве ли заботы у нынешних? О народе ли?..
— Дядя Миша! — прикрикнул Петр и даже ладонью по столу лупанул. — Я все-таки большевик.
— А-а, большевики!..
Дядя еще хотел что-то сказать, но передумал, махнул рукой и вышел, хлопнув дверью.
А они пошли листать дальше, и опять у Климова было ощущение, будто прежде был слепым. И вот теперь будто впервые вступал он в Храм через приоткрытые врата и жмурился от золотого блеска бесчисленных массивных рам, окладов, лепных фигур на стенах. Солнечные лучи пронизывали гулкое пространство, играли на окладах икон, лепных украшениях, на зеркально отполированных панелях стен из малахита, порфира, мраморов самых разных цветов, оттенков, рисунков. Огромные, в три человеческих роста, фигуры Сергия Радонежского, Осляби и Пересвета, картины большие и малые, росписи, и повсюду вырезанные на мраморе и бронзе надписи — имена тех, кто пал за Родину в 1812 году.
Мраморы мозаичного пола блестели, искрились отраженными огнями — ступил на этот пол и заробел. А впереди, по ту сторону безмерной пустоты, — алтарь в виде целой церкви с куполом, навершием-луковицей, большим крестом и многими малыми крестами, с резными царскими вратами, снизу доверху сияющий позолотой, изукрашенный иконами да росписями, замысловатой резьбой…
Скрипнула дверь, вошел дядя Миша с покрасневшими натертыми подглазьями, встал у косяка.
— Как теперь глядеть этот альбом? Продать бы, да ведь рука не поднимется.
— Ладно, дядь Миш, чего уж, — сказал Петро и пощипал свой короткий ус. — Скажи лучше, где тут про золото написано?
— Весь Храм — золото.
— Я про настоящее золото. Где его зарыли?
— Золото не зарывают, а возносят. На куполах было золото, тридцать пудов.
— Тридцать?! А внизу сколько же?
— Где внизу?
— Ну под Храмом. — Он искоса глянул на Климова. — Вспоминай, дядь Миш, а то ведь уворуют.
— Да не знаю я ни про какой низ.
— Может, чертеж поглядеть? Ну низ этот?
ebooksa