— Я сейчас, — мягко отстранил я руку Тины Павловны и подошел к следователю.
— Оцэ я тут кой-кого поспрашував… — зашептал он мне на ухо. — Суседей… Так они видели, шо эти уехали на «Ладе» новой модели.
«Лада»! Уж не та ли, которую я видел, когда возвращался от Тины Павловны? А если так, значит… Значит, они вели за домом наблюдение! И мое посещение вдовы Лукашова не осталось незамеченным. Вот почему они проникли в квартиру почти сразу после моего ухода — боялись, что опоздают…
— Чи ты заснув? — теребил меня за рукав Иван Савельевич. — Ото я и кажу, можэ, воны и дачу… того…
Дача! Какой я осел! А ведь все так просто…
— Иван Савельевич! Ты тут сам… крутись, а я помчал.
— Куды? — вытаращился на меня следователь.
— На… На кудыкины горки… — едва не сорвался я, чтобы ответить совершенно народной мудростью, — вовремя вспомнил о присутствии Тины Павловны.
— Проснись! Да проснись, чтоб тебя! — едва растолкал я сержанта-водителя, который сладко посапывал на разложенном сиденье. — Поехали, ну! Жми на всю железку…
Если и есть земной рай, то я изведал его за эти две недели здесь, в этом прокаленном насквозь бешеным южным солнцем аду. До меня Ольга не знала мужчин. Каким неизъяснимым блаженством полнилось все мое естество, когда я сжимал ее в объятиях! Она что-то робко лепетала, а я целовал ее, целовал…
Во мне что-то сломалось, какой-то очень важный стержень, на который была нанизана вся моя сущность.
Почему я такой? Неужто мне на роду написано быть убийцей, человеческим отбросом, способным из-за денег на все? Неужели я настолько пропащий, что мне уже не узнать никогда простого человеческого счастья быть любимым и любить, стать мужем и отцом?
Эти проклятые вопросы доводили меня едва не до умопомрачения, по ночам я стал мучиться бессонницей.
И когда мне уж совсем становилось невмоготу, я с неистовством приникал к губам Ольгушки, словно страждущий путник к роднику, и упивался ее свежестью и безгрешной чистотой…
Все это было… Теперь мне кажется, что это был сон…
Все закончилось в одночасье, когда постучала в дверь нашей комнаты субботним вечером чья-то уверенная рука. В это время мы лежали в постели, воркуя, как два голубка.
— Кто? — спросил я как можно спокойнее, прижимаясь спиной к стене у двери.
— Свои… — скрипнуло ржаво за дверью.
— У меня нет своих, — упавшим голосом ответил я, стиснув зубы до скрежета.
— Не дури. Открывай. Мне некогда тут трали-вали разводить.