Актриса

22
18
20
22
24
26
28
30

Мужчина смущенно хмыкнул. Однако не сумел удержаться: — Зря… Приличный голос, и чувство ритма есть, хороший английский. — Ты, если не в голосе, куда хуже звучишь, — не подумав, ляпнул случайный защитник. Глаза, в обрамлении невероятно длинных ресниц, полыхнули огнем: — Ты… ты меня с кем сравнил? Я Фрида, у меня три альбома, и Фан-клуб, и… А эта, шалава, ей три рубля цена. — Громко, стараясь перекричать поющую, произнесла владелица норковой шубы. А продолжила уже совсем непотребно.

Оля сжалась, но продолжала петь. Ей было стыдно поднять глаза на эту, красивую, как супермодель, женщину, выплевывающую забористую, матерно-похабную ругань.

Истерика уже начала привлекать внимание идущих мимо людей. Но остановиться дама не могла. Она подскочила к замарашке и плюнула в берет: — На, сука, заработала!

Оля замолчала и посмотрела на лежащую в пыли шапку. По щекам потекли слезы. Она развернулась и медленно пошла прочь. Дальше от выезжающей со стоянки машины, от скамьи, от хриплого саксофона. Пустота в мыслях, красные от стыда и обиды щеки, соленые на вкус губы.

— Эй, а ну, стой, — голос догнал у самого поворота. Здоровый мужик в кожаном жилете, с невероятно толстой золотой цепью на шее, потянул ее за рукав. Рванулась, но выдернуть ткань из громадной ладони не сумела.

— Да погоди, — мужик не зло усмехнулся. — Он выпустил руку, порылся в кармане. — На, — сунул в маленькую ладонь «пятисотку»: — Спасибо. Здорово ты эту… умыла.

Хозяин киоска развернулся и двинулся назад, а Оля побрела дальше, сжимая в руке заветную бумажку.

Она сидела на крыльце, задумчиво обняв голову лопоухой дворняги. Счастливый пес преданно глядел на хозяйку и пытался лизнуть в щеку. Вечерний ветерок раскачивал сохнущие фартуки, а с реки, с дебаркадера, доносился звук модного «инструментала».

Оля прижала к груди морду лохматого приятеля и прошептала чуть слышно: — Спасибо. Я помню. Никогда, слышишь, никогда.

Однако все проходит, минул год, потускнела горечь обиды, вернулась прежняя уверенность в себе, и она вновь отправилась поступать на актерский факультет.

А через пять лет оказалась в труппе Театра Юного Зрителя большого сибирского города…

Сон оставил двойственное чувство. Как летняя гроза, внезапная, но короткая. Промочившая до нитки случайных прохожих, но и смывшая пыль и грязь с задохнувшихся от июльского зноя улиц.

Проснулась Оля от страха. Всмотрелась в потолок с моргающей лампой и сеткой мельчайших трещин на пыльном плафоне. Почудилось на миг, что все это ей тоже приснилось. И мост, и старик, и пес со смешной кличкой… Что она все так же лежит в вонючей палате городской травмы.

Слабыми пальцами провела по лицу. Маска. Но морок уже исчез: «Было. Все было. И палата эта совсем другая, и врачи».

Повернулась и увидела сидящего возле кровати Михаила Степановича.

— Ну, вот Оленька и проснулась. — Старик расцвел в улыбке, выдохнул. — Все в порядке. А я тут тебе подарок… Потом глянешь, — дед ткнул заскорузлым пальцем в коробочку. — Ты, это, отдыхай. Если что захочется — в холодильнике, а вот телефон. Звони. Кнопка один. Ясно? Пару дней еще здесь придется полежать, а потом и заберу. Минька привет передает, — старик погладил ее короткие волосы.

— Спасибо. — Отвернулась, пряча повлажневшие глаза.

— Ну, побежал я, а то меня и пускать не хотели. Пришлось вот… — Он смутился, развел ладони, тонущие в рукавах громадного ему халата. — На секунду позволили.

Михаил Степанович вышел из корпуса, неторопливо зашагал по утоптанной дорожке. Мысли вернулись к странному визиту местного олигарха. Закрутились в мозгу обрывки недавней беседы. Он сложил обрывки известной ему информации со сказанным его нежданным гостем.

Глава 5