Надвигается шторм

Его много. Он занимает собой всё помещение от каменного пола до скальных сводов потолка, оживший монумент цинизма и нездорового самолюбия. Чувствую, как воздух густеет, искрит от напряжения, а в горле липкой горечью оседает запах пороха и трансола. У Эрика есть потрясающая способность заставлять человека чувствовать себя последним дерьмом; мне хочется свалить прочь и сдать этот кусок железа туда, где взяла. Не получается выдавить из себя ни единого звука, будто я снова та мелкая девчонка в очках и могу только кусать до крови губы, чтобы не разреветься.

— Не направляй оружие на человека, если не собираешься стрелять. Это первое правило, — он берёт моё запястье и заставляет опустить руку с пистолетом вниз. Я не заметила, как рефлекторно выставила его дулом вперёд. — Тут надо чётко понимать, что ты делаешь. И чувствовать.

Эрик забирает оружие из моих рук, придирчиво осматривает, я же в этот момент не менее придирчиво осматриваю его. Гладко выбрит, опрятно стрижен, а лидерские татуировки на мощной, как колонна, шее, добавляют ему лоска и статуса. Он знает себе цену, это видно по небрежной свободе его движений, по гордо расправленным плечам, по едко поднятому уголку губ.

— Могла бы обратиться.

— Я никого здесь не знаю, — звучит, как оправдание, хотя я пытаюсь добавить голосу больше строгости.

— Ну, меня-то ты знаешь, — он улыбается, переводит взгляд на меня; две чёрные бусины у него над бровью гладко бликуют в приглушенном свете, смотрю на них, цепляюсь, как за спасательный круг.

— Не думаю… — звучит двусмысленно, потому завершаю фразу, — что у тебя есть время со мной возиться.

— Я отвечаю за внешние связи. С Эрудицией в том числе, — Эрик разворачивается ко мне боком, становится за стойку на одну линию со мной, не глядя, тянет мне оружие рукоятью вперёд. — Значит, так. Проверяешь патроны. Вот здесь кнопка, — мне на ладонь выскакивает обойма, — передёрни затвор, убедись, что в патроннике не осталось патрона. Вынь их из магазина, — стараюсь не тупить, выходит неважно, кручу в руках чёрный прямоугольник, как обезьяна, пока патроны не посыпались на стойку из моих неловких пальцев. — Вставляй обойму назад до щелчка. Сними предохранитель, флажок опускаешь вниз. Запомнила? — Он резко поворачивается ко мне, я рассеянно киваю. У него острый профиль и чуть вздёрнутый нос, покатый лоб и выдающиеся надбровные дуги, как у неандертальца. Совершенно не в моём вкусе, да и не понимаю, с какой стати я его оцениваю? Последствия контузии, не иначе. — Да ты не на меня смотри, а на пистолет! Постреляем холостыми пока, а то вторую руку покалечишь.

Мне кажется, каждый мой мускул наливается свинцом, стою, как деревянная, когда Лидер поправляет мне стойку, легко бьёт коленом под колено, чтобы я их чуть согнула, сгибает мне руки в локтях, даже палец поправляет на рукоятке.

— Да расслабься ты! — звучит где-то в районе макушке, но мне от такого вторжения в личное пространство не по себе; организм, как по команде, реагирует совершенно наоборот. Я —  мошка, попавшая в липкие паучьи сети, ни пошевелиться, ни сдвинуться на шаг не могу. — Стой ровно. Сведи мушку с целиком так, чтобы мушка встала посередине.

От обилия новых для меня терминов трещит голова. Эрик в своём деле профи, и это не может не вызывать уважения; заточка под Эрудицию дала ему явное преимущество для такого карьерного взлёта. Я слышала, что его считают самым молодым Лидером фракции за всю их историю.

— Чтобы попасть, не ожидай выстрела, целься и плавно нажимай на спусковой крючок. Не смотри, куда летят гильзы, и не смотри, куда попала пуля, смотри только на мушку.

Слышу щелчок, оружие отдаёт вдоль руки до локтя лёгкой вибрацией. С непривычки мне трудно, спусковой крючок тугой, начинаю сомневаться в том, что вообще осилю эту науку. Я привыкла людей спасать, а не стрелять в них, конченый пацифист из Отречения плачет во мне кровавыми слезами. Я могла бы поддаться своей панике, бросить всё и позорно уползти в свою нору, но не сейчас. Нас учили контролировать эмоции, воспринимать мир через призму логики и фактов, и пусть мне это давалось сложнее, чем другим, я справлюсь. Мы не выбирали время, время выбрало нас, и распускать сопли я не имею права.

— Вставляй патроны, — наверное, я слишком глубоко задумалась и не заметила, что Лидер, сложив на груди руки, с едким скепсисом смотрит на мои жалкие потуги совладать с огнестрельным. Вспоминаю, где кнопка, сама, без напоминаний вытаскиваю пустой магазин, собираю в кучку латунные эллипсы, пытаюсь затолкать их в обойму. — Да не так, круглый край вперёд!

Глубоко выдыхаю, приказываю себе собраться, вставляю двенадцать штук один за другим, пытаюсь передёрнуть затвор. Не выходит, слишком туго.

— Сильнее! — Эрик теряет терпение, ходит позади меня, как дрессировщик с кнутом. Меня словно в угол загнали, я не просила помощи, а теперь чувствую себя обязанной оправдать столь высокое доверие. Бросаю на него быстрый взгляд из-за плеча; стоит широко, устойчиво, нетерпеливо перекатываясь с носок на пятки. Неплохой из него вышел манипулятор.

С третьей попытки слышу заветный щелчок, целюсь. Выстрел, я на мгновение глохну. Отдача сносит меня назад, от падения и лишних, неоправданных травм меня спасает его грудь, в которую я упираюсь спиной. Он жесткий, словно я влетела в стену, и моим костлявым лопаткам почти больно. Куда попала пуля, не имею понятия — мишень осталась девственно нетронутой.

— Забыла про стойку, — подскакиваю на месте, когда он касается моей талии, пересчитывает пальцами ребра, трогает выступающие косточки таза. Это уже запредельно, я извиваюсь как змея, выскальзываю из капкана его крепких рук, отодвигаюсь на пару шагов от него, инстинктивно крепче обхватываю рукоять пистолета.  — Ты есть пробовала вообще? Ветром не сносит? — переводит взгляд на опущенное дулом вниз оружие. — Палец со спуска убери и предохранитель не забывай.

Он забирает у меня пистолет.

— Не обязательно давать спусковому крючку полностью вернуться в исходное положение, у тебя полуавтомат. Когда почувствуешь щелчок, можешь жать на него опять, если с первого раза не попала.