Победителей не судят

— Пью.

— Тогда пей.

Касьянин пожал плечами и все в той же голубоватой пижаме пошлепал на кухню.

— Чем-то недоволен? — спросила жена.

— Возможно.

— Что же на этот раз? — Марина начинала заводиться тут же, едва услышав первые слова, которые, как ей казалось, задевали ее самолюбие.

— Ха, — хмыкнул Касьянин. — Если бы я знал...

— А кто же знает? — Марина не хотела упускать возможности обострить разговор и еще раз показать мужу если не его никчемность, то хотя бы бестолковость.

— И это мне неведомо, — беспомощно улыбнулся Касьянин.

— Знаешь что? Свое настроение будешь на работе показывать!

— И на работе тоже.

— Ну ты даешь, мужик! — Марина передернула плечом, некоторое время неподвижно смотрела в окно, и Касьянин видел, хорошо видел, как напряглись и побелели ее ноздри. И не возникло, нет, не возникло в нем ни малейшего желания успокоить жену, смягчить ее гнев, вообще как-то разрядить вдруг сгустившуюся в кухне атмосферу.

— Жизнь человеческая... — начал было Касьянин раздумчиво, наливая кипяток в чашку, но жена перебила его.

— Степан! — крикнула она в глубину квартиры. — Чай пьешь?

— Пью.

— Пельмени ешь?

— Ем.

— Сколько?

— Двенадцать.

— И мне двенадцать, — сказал Касьянин, хотя его никто об этом не спрашивал. — Так вот, жизнь человеческая — это яркий цветок на зеленом лугу...