Победителей не судят

22
18
20
22
24
26
28
30

— Дружки увели.

— Надолго?

— Как получится... Яшку сегодня тебе выгуливать.

— Уж понял.

— Это хорошо, — кивнула Марина как бы про себя, как бы убедившись в том, что муж действительно ее понял, что бывает не всегда, ох не всегда. А Касьянин, услышав последние ее слова, изумленно склонил голову набок, вскинул брови, наклонил голову в другую сторону. Он вполне осознал оскорбительность последнего замечания, знал причину. Когда он писал скандальные судебные очерки, когда его вызывали во всевозможные инстанции для объяснений, Марина чувствовала значительность мужа и вела себя иначе. Но сейчас, когда вечерами он мог рассказать лишь об изнасилованной старушке, о трупах на дорогах, о бандитских перестрелках, она ничего не могла с собой поделать, не могла скрыть свое горе.

Да, это было горе, Марина все острее ощущала себя несчастной, обманутой, даже какой-то обобранной. — Яйца ешь? — спросила она.

— Ешь, — механически отметил Касьянин.

— Ну и ешь на здоровье.

И эти слова зацепили его какой-то сознательной бесцеремонностью.

— Ты что-то сказала? — спросил Касьянин.

— О яйцах напомнила, — усмехнулась Марина.

— Чьих?

Марина обернулась от плиты, долго, даже как-то протяжно посмотрела на мужа.

— Хочешь меня достать? Не достанешь, Илья. Не дано.

— А кому дано?

Марина поставила на стол тарелку с сосисками, отдельно миску с капустой, блюдце с нарезанным хлебом, молча положила вилку, правда, чуть громче, чем следовало, с заметным вызовом, который Касьянин тоже заметил и оценил.

Придвинув табуретку, Марина села на нее, сложила на столе руки и посмотрела Касьянину в глаза.

— Так что там со старушкой? — спросила она. — Бабуля получила удовольствие?

— К сожалению, этого не удалось установить.

— Почему?