Рон легко представил своего попутчика без груза тяжелых сумок и прожитых лет. С детства его жизнь уложилась в правильные рамки, отсекающие любые излишества. Из детства с умеренной избалованностью он перешел в школьный возраст, став учеником средней степени прилежности. Эмоциональный накал подросткового взросления не превысил предельной шкалы и к положенному сроку спал до состояния психической устойчивости. После школы прямой дорогой он отправился в сельскохозяйственный колледж, после которого по ней же вернулся домой. В итоге вырос благодарный сын без тени сомнения в своем предназначении – продолжать отцовское дело. Вот отец и сын на поле – осматривают молодые всходы, вот в коровнике – оба довольны надоями молока, вместе на грузовике – везут урожай на ярмарку. Все в жизни этого человека происходило с предсказуемостью чисел в календаре: женитьба, первенец, новый трактор, второй сын, первая дочь, кредит на покупку голландской коровы. В положенное время он принял от отца ферму и управление семейным бизнесом. В работе от зари до зари бежали годы и вот он – заветный день! Вместе с отцом на весеннее поле вышел старший сын…
Рон резко зажмурил глаза, словно по ним полоснул яркий луч солнца. Нет, больше об этом думать нельзя, слишком опасно. Открыв глаза, Рон устремил взгляд в окно. Приметы ландшафта прочили приближение станции. Сосед по скамье протяжно зевнул и поерзал затекшими частями тела, заставив Рона вновь повернуть голову. Старик продолжал дремать с выражением лица человека, наконец-то присевшего отдохнуть. Сидеть – слово-кошмар для Рона – для его попутчика не означало ничего, кроме отдыха. Они сидели так близко, что ощущали исходящее друг от друга тепло, и только Рон знал, как теплое безразличие может внезапно остыть до безжалостной ярости. Мысли о жизни случайного попутчика снова навязчиво полезли в голову. Рон отчетливо осознавал, что в действительности он думает не о сидящем рядом старике, а о себе, о том, как могла бы сложиться его жизнь, какой могла быть его семья, и что он в этом поезде мог бы ехать совсем с другой целью. Интересно, сумел бы он стать фермером? Рон представил себя в синем комбинезоне на тракторе посередине поля переливающейся пшеницы. На левую щеку настойчиво лезла большая волосатая бородавка…
Попутчик Рона шумно вздохнул, с упором на колени тяжело поднялся. Собрав сумки, старик, не взглянув на Рона, вышел из вагона в тамбур. Поезд дрогнул и остановился, вызвав у встречающих на перроне оживленную артикуляцию и жестикуляцию. Глядя в окно, Рон с нетерпением ждал появления фермера, не зная, чего ему хочется больше – подтверждения или опровержения вымышленной для него судьбы. Как только старик вышел из поезда, из толпы встречающих отделился среднего возраста мужчина. Из-за его спины выпрыгнула девчонка лет шести, вдогонку за ней мальчишка-подросток. Крупная бородавка на щеке мужчины не оставляла сомнений в прямом родстве. Пока старшие обнимались и перецеловывались, внучка, обнаружив в одной из сумок конфетно-шоколадное содержимое, немедленно приступила к его извлечению. Дед с шутливой укоризной то и дело останавливал ее проворные руки, добавляя внучке радостного восторга. Большой желтый бант на ее голове весело трясся, накатывая на Рона волну тяжелого воспоминания. Разбудораженная душа не успела сгруппироваться, чтобы отвести опасный удар. Красками свежих эмоций предательская память мгновенно отреставрировала потускневшую от времени картину рокового дня…
Глава 3
– Рон, ты идешь?
Высокий, весь в рыжих веснушках, Пол нетерпеливо трепал лямки рюкзака.
– Сейчас, – буркнул Рон.
Вечно этот Пол торопится. Человек-шарнир, всегда у него руки-ноги ходуном. Ему бы рэп читать. Ворча про себя на Пола, Рон заталкивал в рюкзак волейбольный мяч. Вчера «Скорпионы» предложили матч-реванш «Скарабеям», в команде которых Рон был лучшим подающим. Обычно такие матчи вызывали у Рона прилив самодовольства и гордости. Они хорошо подпитывали еще свеженькие восторги девчонок, продлевая славу его новых побед и украшая имя завидными прозвищами. Из многих образных сравнений «Разящая рука» льстила Рону больше других. Эта звучная добавка к имени вернее прочих отражала его внутреннюю суть – бескомпромиссную целеустремленность, редкое упрямство и решительность. Рону прочили блестящую спортивную карьеру, и он раз за разом подтверждал справедливость ожиданий громкими успехами.
Но сегодня Рон был не в своей тарелке и сам не понимал, почему. Тревога точила его душу без очевидной причины. Рону не хотелось участвовать в игре, но собственное тщеславие и обязательство перед командой глушили тревожное беспокойство.
– Наконец-то, – выдохнул возмущенно Пол, когда Рон застегнул молнию рюкзака и направился к выходу.
На волейбольной площадке настроение Рона изменилось. Приветственный визг девчонок и полные тайного знания взгляды товарищей по команде отвлекли Рона от смутных предощущений. Преимущество «Скарабеев» было неоспоримым. Мощная подача «Разящей руки» каждый раз сообщала мячу скорость, которая не оставляла противоположной стороне времени для его перехвата. Гулко ударяясь о землю, мяч отсчитывал очки в пользу «Скарабеев».
На противоположной от сетки стороне Фил Кренстон из параллельного класса весь в поту изнеможения, бесполезно топчась на месте, ждал спасительного свистка арбитра. Больше он никогда не согласится стать подменой в команде своего друга Риккардо Беруччи. Ничего себе, стой и отбивай иногда мяч! У Фила уже дважды подбит глаз, болит от неудачного падения левая рука и рвутся нервы. Когда же этот дылда в белых трусах засвистит? Ну, погоди Риккардо, тебя тоже будет ждать интересное предложение. Удар мячом по голове заставил Фила отвлечься от сладких мыслей о мести. Пока он, тараща глаза, силился в себя вернуться, судья просигналил весть о спасении.
Широко расставив ноги, с полотенцем на шее Рон сидел на скамье запасных. Разгром «Скорпионов» – теперь дело времени второго тайма. Рон великодушно предоставил возможность сорвать аплодисменты товарищам по команде. Его вклад в неминуемую победу и так очевиден. У «Скорпионов» на скамье запасных сидел весь красный Фил Кренстон. Рон усмехнулся. И они еще на что-то надеялись?! Вместе с этим бочонком Филом им всем место в цирке, а не на волейбольной площадке. Умеет Риккардо подобрать провальную команду! Рон, прищурив глаза, рассматривал Фила. Полный, неповоротливый, с сочным вторым подбородком, тугим животом, весь в подтеках от пота он был смешон в спортивных трусах и майке. И как этот пузырь еще выдержал один тайм и не сдулся! В полном расслаблении души и тела Рон продолжал наблюдать за Филом. Чуть отдышавшись, тот принялся рыться в сваленных в кучу рюкзаках, вытаскивая что-то из одного и перекладывая в другой. Наконец Фил успокоился неизвестно откуда извлеченной толстой плюшкой.
Визг, крики и аплодисменты, означающие победный финал «Скарабеев», не отвлекли Рона от его наблюдений. Машинально реагируя на рукопожатия и одобрительное хлопанье по спине, между мельканием тел довольных «Скарабеев» Рон ловил ситуацию на стороне проигравшей команды. Страсти там явно накалялись. Рэд Петерс и Пит Джекобсон– два сильных «Скорпиона», похоже, собирались сорвать досаду за проигрыш друг на друге. Слабые попытки усталого и расстроенного Риккардо уладить дело миром закончились для него крепким ударом в плечо. Махнув рукой, Риккардо пошел прочь, разговаривая сам с собой и по-итальянски энергично жестикулируя руками. Между тем более крепкий и мускулистый Рэд теснил Пита, чем-то тыча тому в нос. Пит отступал, неловко уворачиваясь от все более настойчивой руки Рэда. Рон медленно поднялся. Его изменившийся взгляд застыл на ножницах, лежавших поверх бумаг на судейском столе…
Глава 4
– Рон, что ты делаешь?
Крик пронзительной высоты прожег Рону голову, воспламенив тлевшую где-то в глубине тяжелую массу боли. Расширяясь жаром в объеме, боль раздвигала виски, давила в затылок, в лоб, становясь все более и более невыносимой и, наконец, достигнув максимума, ударила обжигающим потоком по глазам и отпустила.
Рон с усилием разъединил спекшиеся веки и расслабил мышцы лица, сжатые в морщинистый комок. Медленно поведя вокруг взглядом, он понял, что произошло что-то странное, но не мог даже предположить, до какой степени это странное было страшным.
В глубокой тишине, вибрирующей высоким напряжением, на Рона смотрели десятки пар глаз. Застывший в них ужас медленно оплавлялся недоумением, непониманием, неверием, несогласием со случившимся. Наконец Рон почувствовал, что снова способен воспринимать мир вокруг себя. Его первый осмысленный взгляд точно упал на Фила Кренстона, лежавшего от него в нескольких шагах. Глаза Фила остекленело смотрели вверх, из открытого рта иссыхающей струйкой сочилась кровь, кровавое пятно на желтой футболке обрамилось темно-багряным кантом. Вытекающий из-под спины Фила кровяной ручеек образовал густую лужицу, едва не касавшуюся ног Рона. Рон медленно повел взгляд от своих кроссовок вверх по голеням, спортивным трусам, футболке – от одного кровавого пятна к другому. Страшная догадка молнией метнулась к сжатой руке. Глухой звук от удара выпавших из руки Рона ножниц в оцепенелой тишине прозвучал ударом грома. Заплакала Кэт. В руках Пита Джекобсона откуда-то появилась бейсбольная бита. Он судорожно перекидывал ее из руки в руку, все время оглядываясь по сторонам. Девчонки сбивались в стайки. Все словно готовились к продолжению трагедии, и только Рон знал, что продолжения не будет. Он стоял, устремив глаза в землю где-то рядом с Филом, и ждал, ждал, ждал…приезда полиции. Сейчас Рон хотел только одного – сойти с этого места. Нарастающий вой полицейской сирены звучал для него музыкой освобождения…
Предупредительно свистнув, поезд тронулся, вернув Рона в настоящее. На перроне не было ни желтого банта, ни двух больших бородавок. Успокоительная пустота разлилась по телу Рона, позволив обвиснуть натянутым нервам. Рон слушал стук колес, отсчитывающих путь пройденными рельсами. Свою дорогу жизни Рон отсчитывал годами тюрьмы. За убийство Фила Кренстона Рона осудили на десять лет. Из них два года он провел в психиатрической лечебнице. В нее он попал после душевного истязания двумя сумасшедшими, по твердому убеждению Рона, психиатрами из полицейского управления штата. Именно туда перевезли Рона через несколько дней после ареста. Одного он прозвал лупастым, другого – очкастым. Оба были невысоки ростом. Но если лупастый был похож на снеговика своей круглой лысеющей головой с выкатанными глазами, круглым туловищем, короткими ногами в вечно мятых широких штанах, то очкастый, напротив, был тонок, щупл, с редкими волосами на голове, нервным лицом с длинным носом, на котором каким-то чудом удерживались непропорционально большие очки с толстыми линзами. Когда он их снимал, его глаза настолько резко уменьшались в размерах, что возникало впечатление диспропорции лица. Очкастый неизменно пребывал в с жилетке и рубашке с глубоко расстегнутым воротом. Лупастый и очкастый до кожного покраснения, до испарин на лысых лбах, до нервного тика у лупастого и отвратительной пузырчатой слюны на губах очкастого требовали Рона признаться в том, чего он не знал. Они поставляли ему один мотив преступления за другим, настойчиво требуя согласия с наличием в его дрянной душонке хоть какого-нибудь из них. Они отказывались верить правде Рона, которая состояла в том, что он не знал, почему убил Фила Кренстона и не помнил, как его убил.
ebooksa