Теряя Лею

Пока мы шли по коридору, прочие пациенты окликали Тришу. Меня же не окликал никто. Триша появилась пять дней назад и, похоже, уже перезнакомилась со всей клиникой. Я пролежала здесь месяц и разговаривала только с доктором Маршалл да иногда на групповой терапии, когда меня вынуждали отвечать на вопрос.

Однако эта девчонка не затыкалась никогда. Она была как Стрелок и Хизер разом, упакованные в крохотную сороку после литра кофе. Я бы не удивилась, если б у нее отросли перья.

Триша подтащила меня к одному из столов, где стояла шахматная доска и валялись разбросанные шашки. Я села, погруженная в свои мысли, и рассеянно повертела в пальцах одну из фигурок. Доска вызвала воспоминания, которых даже не существовало. Я думала, что это Стрелок научил меня играть в шашки, но это был очередной трюк моего мозга. Доктор Маршалл объясняла это тем, что, скорее всего, я научилась игре за много лет до того. Джуди наказывала меня, чтобы подавить память о любых событиях моей жизни до ее вмешательства, пока в итоге все мои воспоминания не оказались похоронены глубоко внутри. Стрелок же имел ко всем этим воспоминаниям свободный доступ.

– Хочешь сыграть? – спросила Триша, закидывая ноги на свободный стул рядом со мной.

Красная шашка выскользнула у меня из пальцев и покатилась к краю стола.

– Не сейчас, – ответила я, поймав фигурку, пока та не свалилась на пол.

Триша пожала плечами, отпрыгнула от стола и присоединилась к паре других пациентов, увлеченных карточной игрой. Она вклинилась в их беседу так, словно участвовала в ней с самого начала. Я завидовала ее легкости, ее природной общительности. Если бы не крахмально-белые повязки на запястьях, я бы сказала, что ей здесь не место. Она не походила на мальчика, сидевшего в углу и оравшего на пятнышко на стене, или на девушку через три палаты от нашей, вопившую ночи напролет. Как ни печально, у обоих имелись симптомы, похожие на мои. Я делала и то и другое.

С приближением часов посещения в комнате отдыха становилось все оживленнее. Триша вернулась к моему столику, болтая о сплетнях, подцепленных во время ее краткого общения с другой группой. Я слушала вполуха, не поднимая глаз от пола. Мне было глубоко наплевать, что одну медсестру уволили за слишком близкую дружбу с одним из пациентов или что другая сестра выдавала лишние таблетки, если сунуть ей немного денег.

Я вытирала ладони о штаны, мечтая, чтобы они перестали так потеть. Курам на смех. Не укусят же меня мама с Джейкобом. Доктор Маршалл уверяла, что им не терпится меня повидать. Я возражала, что они меня даже не знают, но она парировала предположением, что это может стать для нашей семьи новым началом. Минуты утекали, я почти растеряла смелость и уже подумывала, не лучше ли отложить до следующего раза.

Но не успела я даже встать, чтобы уйти, как они вошли в дверь. Мамины руки мгновенно обвили меня.

– Солнышко, я так волновалась. Доктор Маршалл говорила нам, что тебе лучше, но я не могла поверить ей, пока не увижу собственными глазами. Однако она была права. Выглядишь потрясающе. Здоровенькой. – Она приостановила свои излияния и отпустила меня, чтобы Джейкоб тоже мог меня обнять.

– Привет, сестренка, – сказал он, осторожно обнимая меня, словно боялся, что я сломаюсь. – Хорошо выглядишь.

Слова их были добрыми, но я знала, что они думают. «Чокнутая». Мы все это знали. Не будь это правдой, меня бы здесь не было.

– Почему бы нам не прогуляться вокруг пруда? – предложила мама под нарастающий шум в холле.

– Ладно, – согласилась я.

Я все равно была готова сбежать от толпы.

Когда мы вышли наружу, ярко светило солнце. Лето было не за горами, но из-за влажности воздуха казалось, что оно уже наступило. Мне было все равно. Я любила бывать на воздухе и, за вычетом сеансов терапии, большую часть времени проводила снаружи. Клинику окружал забор, но тщательно скрытый за деревьями и кустарником, отгораживавшими нас от внешнего мира.

– Как твои дела? – спросила мама, взяв меня за руку.

Мой любимый вопрос. Я взвешивала свои слова, подыскивая правильный ответ. Вопрос был простым, но требовал тяжелого и громоздкого ответа. Как передать, какие чувства я испытываю, когда они все такие сложные?

– Лучше, – наконец сказала я. «Лучше» – безопасное слово. По правде говоря, самое подходящее. Я действительно чувствовала себя лучше. Временами возможности моего сознания и то, на что оно было способно, пугали меня до ужаса. А порой меня накрывало громадной волной облегчения, что сознание привело меня туда, где я находилась сейчас. Доктор Маршалл говорила, что оно сделало меня сильной. Дало мне силы уцелеть.