Я не завидовала Джейн, но иногда она жутко раздражала, и особенно сильно – когда говорила, что в этой жизни все можно достать с легкостью. В отличие от нее, у меня этой легкости не было. Если Джейн была пуховым пером, парящим над морем, то я представляла себя упавшим с крыши кирпичом, поднять который одним мизинцем весьма проблематично.
– Нет, все в порядке, просто устала за смену, – сказала я и с тряпкой в руках пошла к столикам, чтобы их протереть. – И о чем ты вообще? Я люблю кофе. Душу и нервы точно тут не оставлю.
– Ты придумала, про что будешь писать для «Таймс»? – проигнорировав мои последние слова, спросила Джейн.
Моя рука замерла над столиком. Потом я все-таки опустила ладонь и начала медленно водить мокрой тканью по гладкой поверхности дерева.
– Не уверена. Пока думаю над этим.
– Могу помочь с темой. – Джейн села за столик, который я протирала. Подруга внимательно посмотрела на меня, блеснув карими глазами: – Вчера я получила интересное задание – фоторепортаж с забастовки у министерства образования. Кучка подростков вооружилась плакатами с надписями в духе «Долой школу, мы за самообучение». Кажется, нас ждет маленькая революция. Дети хотят получать знания через онлайн-курсы и изучать биографии людей, сколотивших миллиарды. Они хотят читать то, что нравится им, а не то, что прописано в графе «Домашнее задание на каникулы». Как тебе идея для статьи? Из этого можно слепить все что угодно: и репортаж, и интервью.
Я села напротив Джейн и задумалась. Она была права: старая школьная система рушилась на глазах. Подростки бастовали, желая избавиться от традиций. Они шли против системы, как молодежь 60-х[5]. В те времена страна почувствовала волну перемен: появились «Битлз», «Роулинг Стоун». Выходцы из обычных семей смогли сломать каноны во многих сферах. Они стали популярны, хотя в них не текла голубая кровь. А новое поколение пыталось проломить другую стену. Стену образования.
«Но если школьники будут учиться иначе – так, как хотят они сами, – что ожидает страну?»
Джейн подкинула мне любопытную тему. В ней можно было покопаться и написать несколько статей. Причем разных форматов – интервью, аналитику. Я уже представила, какие вопросы буду задавать социологам и психологам. Революция в школьном образовании – серьезная вещь. Она затрагивает многие аспекты жизни, ведь именно в этом возрасте человек начинает развиваться. Что будет, если на его развитие повлияют миллионеры и их мысли? Вырастет ли в таком случае счастливое поколение?
– Кстати, что я еще хотела сказать, – Джейн устало вздохнула и посмотрела на меня. – Ураган сломал светофоры. На дорогах – труба дело. Давно такого не видела. За мной должен заехать Питер, но, кажется, я быстрее доберусь до дома на метро. И зачем он вообще вызвался меня встречать? Никогда не встречал, а в самый странный день года решил показать, какой он заботливый. Сумасшедший, не иначе…
На монолог Джейн я ничего не ответила. Только кротко улыбнулась и продолжила готовить кофейню к закрытию.
Пока я ехала домой на метро, прокручивала в голове предложение подруги. Но как только переступила порог квартиры и начала снимать плащ, из его кармана выпала бумажка. Помятая и заляпанная грязью реклама. Тот самый флаер, который целый день не давал мне покоя и мешал работать. Поговорив с Джейн, я и забыла о театре «GRIM».
Присев на диван, я тяжело вздохнула, отложила флаер, достала из сумочки телефон и загуглила название театра. Поисковик выбросил мне тонну информации: заметки, профессиональные интервью, обзоры, любительские статьи и сайты именитых критиков, писавших о британском театре. И вот сюрприз – оказывается, я все-таки кое-что знала о театре «GRIM». Здание театра находилось на той же улице, где и кофейня, в которой я работала, – на Пикадилли. Как раз там, где сегодня из-за урагана сломались светофоры и образовалась большая пробка. Стоило мне вспомнить об этом, как в голове зазвучали резкие и протяжные гудки автомобилей, попавших в затор.
Я снова взяла в руки листовку, отковыряла ногтем застывшую грязь, разгладила заломы и начала всматриваться в лица актеров, стараясь не обращать внимания на мерзкие татуировки на их шеях.
Слева на флаере было изображение коренастого мужчины лет сорока пяти. Классический костюм делал из него телохранителя из боевиков, а тонкая бородка – искусного соблазнителя, покорителя женских сердец. Угольно-черные волосы только добавляли его образу обаяния, хотя сам актер не был красив. Так, обычный мужчина, ничего особенного. Даже его прическа нисколько меня не удивила: типичная стрижка всех британцев. Но поражал цепкий взгляд. Он глядел с листовки так, будто все обо мне знал. Но сам создавал впечатление скрытного, молчаливого, но вместе с тем волевого человека.
Рядом с ним стоял рыжий мужчина. Он был высоким, а его худоба создавала сильный контраст с бицепсами его соседа. Я не дала бы рыжему больше сорока лет, хотя копна солнечных волос превращала его в мальчишку-сорванца. Про таких часто говорят: «Никакие годы его не берут. Даю руку на отсечение, что в восемьдесят лет он будет казаться ребенком». В его взгляде светились озорство и доброта, хотя на флаере он, как и остальные, был серьезен, как политический лидер.
Около рыжего мужчины стояли два светловолосых брата-близнеца. Я дала бы им около двадцати шести лет. Сначала они показались мне полностью идентичными – родинка к родинке, глаза к глазам. Но, приглядевшись, я заметила в них сильное отличие – первый брат, как и телохранитель, создавал впечатление неприступности и скрытности, а второй был его полной противоположностью. Не шут, но черты его лица выглядели определенно мягче: плавные линии губ, острый нос, светлые сверкающие глаза. Я долго не могла понять, в чем причина этих маленьких, но существенных отличий. Я будто смотрела на демона и ангела. И у ангела, как я позже заметила, татуировка на шее была словно выцветшей. Не такой яркой и четкой, как у брата.
Следующий парень напоминал модель, как с обложки журнала или показа мод. Ему я дала бы не больше двадцати пяти. Длинные светлые волосы струились по плечам, губы были сложены в тонкую линию, а томный взгляд пленял не хуже приворотного зелья. В отличие от остальных, он слегка улыбался. Хотя нет, это нельзя было назвать улыбкой – скорее ее тень, случайно запечатленная фотоаппаратом.
И только крайний, шестой актер, не вызвал у меня никаких эмоций. Обычный юноша. Без изюминки, загадок и тайн. У него были красиво уложенные темно-каштановые волосы, гладковыбритая кожа, точеное лицо, близко посаженные глаза и густые брови. Если первый актер напугал меня, второй насмешил, остальные показались загадочными, то шестого я приняла как данность. И не задержала на нем взгляда.
Перевернув флаер, я узнала, как их зовут. Орсон Блек, Чарли Уилсон, близнецы Деймон и Отис Фишеры, Дэвид Мосс и Том Харт. Имена располагались в той же последовательности, что и фигуры на другой стороне листовки. Тогда я еще не знала, что имена актеров – формальность. Между собой они пользовались прозвищами. И прозвища их были как клеймо или родословная.
ebooksa