— Здесь в двадцать восьмом году была тайга, — сказал он. — А вот на этом месте, где мы сейчас сидим и пьем чай, били зайцев.
— А теперь стоит один дом, — сказала Анна Степановна, — а улицу собирались построить, да так и не собрались.
— А театр, скажешь, плохой?
— Театр хороший.
— К нам в прошлом году приезжал МХАТ, — сказал Володя и покраснел. — Мы их встречали с цветами. Они удивлялись, откуда у нас цветы, а у нас сколько угодно.
Все посмотрели на него, и он еще больше покраснел.
— Володя любит театр, — сказала Анна Степановна, — и еще очень любит…
— Мама!
Доктор засмеялся.
— Мамочка, можно тебя на минуту? — грозно сказал Володя и вышел.
Анна Степановна тоже засмеялась и пошла за ним.
— Стихи пишет, — шепотом сказал доктор. — Нет, теперь, когда вспоминаешь, очень интересно, — продолжал он. — Это было здорово! Когда первый лесозавод строили — в газете вместо даты печатали: столько—то дней до пуска лесозавода. Двадцать дней. Девятнадцать дней. И наконец — один день! А первые самолеты! Как их встречали! А ты? — вдруг спохватился доктор. — Как ты? Что собираешься делать?
— Собираюсь летать.
— Куда?
— Еще не знаю. Планы большие, а пока буду возить в Красноярск пушнину.
— А планы — новая трасса?
— Да… Иван Иваныч, — сказал я, когда было съедено все, что было на столе, и мы принялись за очень вкусное самодельное вино из морошки, — помните ли вы те письма, которыми мы обменялись, когда я еще был в Ленинграде?
— Помню.
— Вы написали мне очень интересное письмо об этом штурмане, — продолжал я, — и мне, прежде всего, хочется узнать, сохранились ли его черновые тетради?
— Сохранились.