Он запнулся, потом продолжал легко:
— И для Сани. Я не думаю, что это фактически важно, то есть что это может что—то переменить в жизни, например, вашего дядюшки, которого это очень пугает. Но дело касается вас и поэтому не может быть для меня безразлично.
Он сказал это очень просто.
— Я пришел, чтобы предупредить вас.
— О чем?
— О том, что экспедиция не состоится.
— Неправда! Мне звонил Ч.
— Только что решили, что посылать не стоит, — спокойно возразил Ромашов.
— Кто решил? И откуда вы знаете?
Он отвернулся, потом взглянул на меня улыбаясь.
— Не знаю, как и сказать. Снова оказываюсь подлецом, как вы меня назвали.
— Как угодно.
Я боялась, что он встанет и уйдет — настолько он был спокоен и уверен в себе и не похож на прежнего Ромашова. Но он не ушел.
— Николай Антонович сказал мне, что заместитель начальника Главсевморпути доложил о проекте экспедиции и сам же и высказался против. Он считает, что не дело Главсевморпути заниматься розысками капитанов, исчезнувших более двадцати лет тому назад. Но, по—моему… — Ромашов запнулся: должно быть, ему стало жарко, потому что он снял шляпу и положил ее на колени, — это не его мнение.
— Чье же это мнение?
— Николая Антоновича, — быстро сказал Ромашов. — Он знаком с этим заместителем, и тот считает его великим знатоком истории Арктики. Впрочем, с кем же еще и посоветоваться о розысках капитана Татаринова, как не с Николаем Антоновичем? Ведь он снаряжал экспедицию и потом писал о ней. Он член Географического общества — и весьма почтенный.
Я была так взволнована, что не подумала в эту минуту ни о том, почему Николай Антонович так хлопочет, чтобы розыски провалились, ни о том, что же заставило Ромашова снова выдать его. Я была оскорблена — не только за отца, но и за Саню.
— Как его фамилия?
— Чья?
— Этого человека, который говорит, что не стоит разыскивать исчезнувших капитанов.