Мы обнялись, взглянули друг на друга и опять обнялись.
— Дорогой Иван Иваныч, я немного пьян, неправда ли? — сказал я, заметив, что тень огорчения скользнуло по его доброму, смешному лицу. — Мы чертовски продрогли на аэродроме, и вот… Познакомьтесь, майор Озолин.
— Давно ли ты здесь, Саня? — говорил доктор, когда штурман, пробормотав что—то, ушел, чтобы не мешать нашей встрече. — Каким образом мы могли так долго не встретиться, Саня?
— Три месяца. Конечно, я виноват.
— Разве ты не знал, что я в Полярном? Ведь я же оставил Катерине Ивановне адрес!
— Кому?
Должно быть, у меня дрогнуло лицо, потому что он поправил очки и уставился на меня с тревожным выражением.
— Твоей жене, Саня, — осторожно сказал он. — Надеюсь, она здорова? Я был у нее в Ленинграде.
— Когда?
— В прошлом году, в августе месяце. Где она, где она? — спрашивал он, подвинувшись ко мне совсем близко и беспокойно моргая.
— Не знаю. Можно вам налить?
И я взялся за бутылку, не дожидаясь ответа.
— Полно, Саня, — мягко сказал доктор и отставил в сторону сперва свой стакан, потом мой. — Расскажи мне все. Ты помнишь Володю? Он убит, — вдруг скандал он, как будто чтобы доказать, что теперь я могу рассказать ему все. И у него глаза заблестели от слез под очками.
Опустив головы, сидели мы в светлом, шумном офицерском клубе. Оркестр играл фокстроты и вальсы, и медь слишком гулко отдавалась в небольших деревянных залах.
Молодые летчики смеялись и громко разговаривали в коридоре, отделявшем гостиные от ресторана. Быть может, вот этот, лет двадцати, с таким великолепным разворотом плеч, с такими сильными, сросшимися бровями, еще сегодня ночью, в тумане, над холодным, беспокойным морем, увидит смерть, которая, как хозяйка, войдет в кабину его самолета… Точно что—то огромное, каменное, неудобное было внесено в дом, где мы прекрасно жили, и теперь, чтобы разговаривать, танцевать и смеяться, не думая об этом каменном и неудобном, нужно было умереть, как умер Володя.
Когда—то он писал стихи, и четыре строчки о том, как «эвенок Чолкар приезжает из школы домой», до сих пор я знал наизусть. Он гордился тем, что в Заполярье приезжал МХАТ, и встречал артистов с цветами. Это было счастье для доктора, что у него был такой сын, и вот старик сидит передо мной, повесив голову и стараясь справиться со слезами.
— Но где же Катя, что с ней?
Я рассказал, как мы потеряли друг друга.
— Господи, да ведь это же ты пропал, не она! — с изумлением сказал доктор. — Ты воевал на трех морях, был ранен, лежал в госпитале, не она. Жива и здорова! — торжественно объявил он. — И разыскивает тебя день и ночь. И найдет — или я не знаю, что такое женщина, когда она любит. Вот теперь действительно налей. Мы выпьем за ее здоровье…
Уже было сказано самое главное, уже прошла горькая минута сознания, что жизнь продолжается, хотя я не нашел жену и не знаю, жива ли она, а доктор потерял сына, а мы все никак не могли перешагнуть через эту минуту. Слишком много было пережито за последние годы — так много, что прежние мостики между нами показались теперь хрупкими и далекими. Но у нас был один общий могущественный интерес, и едва отступило видение горя, как он ворвался в нашу беседу.
ebooksa