— Тихо! — крикнули от кинобудки, и зал затих. Тотчас погас свет, затрещал аппарат, и на экране появилось изображение. Сначала шла хроника. Антонеску награждал солдат; потом немецкая подводная лодка торпедировала корабль, видно было, как люди прыгали с него в воду, вдруг судно стало кверху носом, и — черный столб на месте гибели; вот экипаж лодки вкусно жрет, утирая пот и улыбаясь в объектив, вот его встречают на базе, играет оркестр, дамы машут, плачут, и какой-то мальчуган бежит по пирсу навстречу бородатому папе. Отец подхватывает его, целует, тоже трет глаза… «Любишь своего-то… сволота поганая…» — у Мурашова аж челюсти свело от ненависти. Потом танкисты отличились где-то: сначала был бой, горели наши танки, лежали мертвые бойцы. А после боя веселые солдаты играют на губной гармошке, рядом едут на танках, высунувшись по пояс из люков, их товарищи, тоже смеются, машут руками; танк остановился, немцы вышли из него, подошли к костру, сели на корточки и начали жрать с довольными улыбками… Под конец показали, как раненый солдат проводит отпуск в деревне, среди родных и земляков. Тоже улыбки, пейзажи, рассказы отпускника. Даже в этом коротком сюжете герой ухитрился дважды пожрать: утром — в кругу семьи, и вечером — с друзьями, за пивом. Все хорошо снято, на первоклассной пленке. «Ну, жрите, — злобно думал Мурашов. — Сегодня рыгнется вам…»
Журнал кончился, побежали титры фильма, зазвучала музыка — то нежная, то суровая. Возникла идущая точным строем эскадрилья «Юнкерсов», парни с мужественными профилями на фоне кабинных переплетов двигали рулями, что-то четко барабанили по радио, по ним стреляли с земли вахлаки-красноармейцы, комически бежали в страхе среди взрывов. Понеслись бомбы, земля внизу усеялась пятнами. Сбили советский истребитель, в кадре мелькнуло искаженное ужасом лицо летчика. Затем возник какой-то бар, там пела завитая блондинка… Дальнейшее Мурашов воспринимал уже на уровне невнятного экранного мельтешения, ему было не до сюжета. Время подпирало, и надо было готовиться. Еще у бэдицы, когда готовил мину, капитан поставил будильник на девять, на время, когда с начала сеанса пройдет час. Люди увлекутся картиной, немного устанут и меньше обратят внимания на его уход из зала. Ему же надо будет, после выхода из фойе, обойти кинотеатр снаружи и встать наготове у выхода. Вслед за взрывом в зале начнется паника, все уцелевшие валом, топча опрокинутых, понесутся к двери на улицу. Отличная возможность! Он встретит их с автоматом и запасными рожками. А потом попробует уйти — сначала к землянке, где жила цыганская семья. Отдышится там, и — в степь, на восток! И пусть хоть один патруль задержит его. Подстрелят возле кинотеатра или по дороге — ну что же, чему бывать, того не миновать, по крайней мере здесь, в этом городишке, он сделал все, что смог, что оказалось по силам.
Сосед сопел, хохотал в смешных местах. Тайком от него Мурашов заглянул в сумку, сквозь выпуклое стекло будильника увидал стрелки.
Без пятнадцати.
Пора.
32
Он встал, тронул соседа за плечо. «Что, куда ты?» «Надо выйти. Приперло, бывает». «Вот какое вино выставила вам хозяйка! — затрясся солдатик. — Такой же результат будет у вашего капрала!» Сзади шикнули, минометчик замолк и поджал ноги, пропуская Мурашова. Солдаты глухо ворчали, когда он выбирался из своего ряда. Оказавшись в узком проходике, капитан облегченно вздохнул: ну, слава богу! Раздвинул застывших возле двери солдат, которым не досталось мест, и вступил в фойе. Тотчас же его окликнули:
— Рядовой, подойдите сюда!
Начальник патруля манил из угла пальцем. Рядом застыли двое солдат. «Этого еще не хватало…» Чеканя шаг, Мурашов приблизился, вытянулся. Если сейчас что произойдет, спасения нет, он не успеет даже схватиться за автомат. Но, подумав об оставленной в зале мине, успокоился, Сторожким, быстрым взглядом обложенного зверя стриганул по маленькому дощатому зальцу. Никого, кроме патруля, нет. Значит, еще не все потеряно. Нож можно успеть достать. У входа, правда, покуривал, опершись на стену, некто белесый в черном гестаповском мундире, фуражке с высокой тульей. Но ни на патруль, ни на Мурашова он не реагировал.
— Куда вы отправились? Почему покинули кинозал?
— Извините, господин лейтенант, необходимо стало выйти.
— Разве вам не зачитывали приказ по армии? Где запрещается покидать зрелищные мероприятия для военнослужащих до их окончания во избежание участившихся диверсий? Где вы были, когда ваше подразделение знакомили с этим приказом?
— Я… господин лейтенант… — язык Мурашова еле ворочался, он понял, в какое положение угодил и вид имел по-настоящему обалделый. — Простите, господин лейтенант, видно, я был в наряде… или не знаю где…
— Глядите-ка, «не знаю где»! Молдаванин?
— Так точно. Бессарабец.
— Заметно, — лейтенант подмигнул патрульным. — Ступай и терпи.
Мурашов вскинулся: «Есть!» — четко повернулся и исчез в зрительном зале. Патруль настроился уже лениво позубоскалить о нерадивых, бестолковых солдатах-молдаванах, когда человек в гестаповском мундире вдруг спросил звучным голосом:
— Лейтенант, почему вы не проверили документы у этого человека?
— Господин гауптштурмфюрер, — растерянно ответил офицер. — Я подумал, что нет необходимости строго спрашивать с отсталого бессарабца. По говору можно понять, что он из захолустной молдавской деревни. И мне кажется, что я его знаю, видел раньше в полку.
— Он никогда не служил в вашем полку, и перестаньте болтать! Немедленно организуйте два поста у выходов из кинозала. Чтобы мышь не прошмыгнула! Имейте в виду, что дело серьезное и может иметь очень жесткие для вас последствия. И посты снаружи у всех дверей. Выполняйте!
ebooksa