— По той причине, — Кейз пожал плечами. — по какой ты носишь эту форму.
— Сомневаюсь, — коротко ответил Локкарт.
— Не дурачь себя… Началась война, и моя газета ударилась в патриотизм, так как ее не стали бы покупать. Мне приходится выдавать всякую чушь, иначе потеряю работу. Всему одна причина: боязнь сойти с основной линии. Станешь непопулярным, если не последуешь за толпой народа, как овца в стаде.
— Есть и другие причины, — заметил Локкарт.
— Ты сейчас начнешь рассказывать, — фыркнул Кейз, — что флот воюет за Бога, Короля и Отечество.
— Да, эта идея лежит а основе наших теперешних чувств, — сдержанно сказал Локкарт. — Это не просто война за правду и справедливость, война, в которой одна из сторон исключительно добродетельна. Мне это известно. И сам тезис доминирования в Европе достаточно правдив, чтобы заставить человека подумать дважды, прежде чем поверить патриотическим речам. Но если бы мы проиграли войну или даже не объявили ее, то никогда не имели бы уже возможности определить, во что же мы, собственно, верим. Как ты думаешь, чем станет Англия, если ею будут управлять нацисты?
— Здесь было бы больше порядка… — ответил Кейз.
— Я не собираюсь продолжать дальше. Все ясно, — улыбнулся Локкарт добродушно. Он почему-то решил, что его не может раздражать Кейз, давно потерявший всякую способность отличать настоящие чувства от поддельных, — Мне придется остаться мечтателем… Но патриотизм — настоящее чувство. Знаешь ли, уже много людей за него погибло.
— Ну и дураки, — презрительно сказал Кейз.
— О да, — спокойно ответил Локкарт, — но ведь они этого не знали, не так ли? Их ведь научили газеты, а вы ведь так хорошо делаете свое дело.
В тот вечер Локкарт напился. Он шел, покачиваясь, по длинной улице, спускающейся вдоль Пиккадили в сторону Найтбриджа, шел к своему дому, пытаясь в состоянии пьяной расслабленности разобраться в сути сегодняшнего дня. В войне отсутствовала святая цель, которой служили бы исключительно рыцари без страха и упрека. С другой стороны, война не была и просто скотской потасовкой коммерсантов, как ее себе представлял Кейз. В том, что он говорил, была доля правды, какая-то неясная основа для подобных мыслей.
— Не могли же мы родиться все в одно и то же время, — громко сказал Локкарт, обращаясь к фасаду большого жилого дома у Рутланд-Рейт.
Конечно же, в этом должно быть нечто больше. Локкарт никогда не был ура-патриотом. Даже теперь, принимая непосредственное участие в войне, он не чувствовал никакой преданности, кроме преданности делу победы. А уж потом — делу справедливого, равноправного устройства общества. Но победа была самым главным. Любой другой вариант означал катастрофу для всей его веры и для всех его чувств: подчинение жестокой, безличной и проклятой тирании, которая сделает невозможным исполнение лучших надежд человечества — подчинение фашизму.
Должно быть, и среди немцев были такие — обманутые, но искренне озабоченные судьбой человечества. Были, наверное, среди них хорошие солдаты, хорошие матросы, хорошие летчики, которым внушили, что они дают отпор английской попытке завоевания Европы. Жаль, что придется и их убивать.
— А я немец на самом деле, — сказал он вслух, остановившись возле фонарного столба. — Между нами нет никакой разницы, но моя часть Германии должка победить.
— Да, сэр, — сказал вдруг появившийся рядом с ним полицейский. — Вам далеко до дому, сэр?
Локкарт сделал попытку смотреть прямо перед собой. Стоящая перед ним фигура казалась огромной.
— И почему это полицейские всегда выше меня ростом! — спросил он огорченно. — Вот в Германии…
— Как насчет такси? — терпеливо расспрашивал полицейский, — Можно взять машину у Найтбридж. Это недалеко.
— Прекрасная ночь для прогулки, — сказал Локкарт.
ebooksa