– Знаете, мистер Шкипер, мне сейчас гораздо страшнее, чем тогда. Сейчас мне кажется, что от каждой ужасной мысли любого человека ко мне тянутся невидимые иголочки. Они не перестают колоть меня. Мне постоянно больно и страшно… Тогда мне не было страшно. Я не успел испугаться. Я был просто раздавлен, я был в шоке, все мои чувства разрушились. В Денвер однажды привезли изувеченные тела переселенцев, которых убили индейцы. Их выставили на площади для всеобщего обозрения и повесили плакат: «Это ждёт всех, если мы ничего не предпримем». Конечно, вскипел гнев. И мы отправились мстить. Полк состоял большей частью из непрофессиональных солдат, как мне показалось, но по их лицам читалось, что они кое-что умеют… решительность… нет, ярость сквозила в лицах. Теперь я думаю, что это просто бандиты… Поверьте, пальнуть в человека не трудно на расстоянии. Меня, думаю, не смутило бы большое число застреленных в бою. Но ведь там не убивали, там просто терзали, сдирали кожу с живых людей. Это ведь не война. Воюют с противником, а Шайенов за таковых не считали. Их держали просто за мясо! Мясо, а не тело, не человек! Женщинам отрезали груди. Один солдат потом похвалялся, что отрезал грудь у живой индеанки. Он очень смахивает на того, который сейчас вошёл в салун. Я уверен, что это он… Это не жизнь, это не война, когда детей отстреливают в упор, когда женщин, которые просят пощады, убивают с особым шиком – саблей в шею. Полковник запретил брать пленных, солдаты опьянели от крови. Они после боя застрелили проводника-метиса, просто подошли и застрелили… Трёх детишек специально пощадили, чтобы в городе выставить напоказ. Их демонстрировали в театре, в опере, брали за вход пятнадцать центов с человека (переправа на пароме стоит десять)… Когда меня уносили из уничтоженного лагеря, мне казалось, что я тоже умер, что вся жизнь умерла. Я лишился ощущений. Я видел, как солдаты вырезали у одной индеанки ножом тело между ног, затем один из них натянул эту мякоть на луку седла… Помню неродившегося ребёночка, который вывалился из распоротой саблей беременной женщины… Из женских грудей они делали кисеты для табака…
Билли Шкипер взял Эрика за руку и остановил его.
– Успокойся, малыш, слышишь? Чёрт меня знает, как это я позволил тебе опять ворошить прошлое…
Он обернулся и пристально вгляделся в мужчину, который так напугал Эрика Уила. Незнакомец бросил мокрую шляпу на стол и слюнявил бумажку для самокрутки. Потом он залез рукой в карман и достал кисет. Билли вытянул шею, но за головами других посетителей не разглядел, какой это был кисет.
ЖЕНА (1865)
Июль окутал солнечным воздухом Бака Эллисона и Билли Шкипера в городе Спрингфилд, куда они прибыли по коммерческим делам Шкипера. Бак, как уже повелось, проводил время на улице и в салуне, лишь иногда сопровождая Шкипера на деловых встречах.
Однажды он остановился в толпе, привлеченный прозвучавшим позади него именем Дикого Билла. Он обернулся и увидел двух миловидных молодых женщин. Они шли под розовыми пушистыми зонтами и увлечённо беседовали. Спустившись с пыльного деревянного помоста перед магазином, они остановились и, разглядывая свои мутные отражения в витрине, обсуждали какой-то любовный конфликт Дикого Билла.
– Простите, милые леди, – Бак Эллисон приподнял над головой шляпу, – я невольно услышал, как вы упомянули Билла Хикока. Он, как я понял, сейчас находится в этом городе. Не подскажете ли, как его найти?
Женщины оценивающе осмотрели стройную фигуру Эллисона и засмеялись.
– Его всегда можно найти за игорным столом, сэр. Вам, правда, придётся обойти все салуны и заглянуть каждому картёжнику в лицо. Как только вас встретит ствол револьвера, вы можете быть уверены, что это именно мистер Хикок.
– Благодарю, – ответил Бак, – но думаю, что узнаю его раньше, чем он окажет мне столь благосклонный приём.
Он отыскал Билла через пятнадцать минут в полупустом заведении, где на большей части столов лежали вверх ножками стулья, а худой негр возил по полу мокрой тряпкой на палке. Билл сидел лицом к распахнутой двери, спиной к стене и встретил появление Эллисона пристальным взглядом. Бак подошёл вплотную и спросил разрешения присесть.
– Стол занят, друг. Но ты можешь быть зрителем, только не торчи над душой, – холодно ответил Хикок.
– Меня зовут Бак Эллисон… Далёкий Выстрел.
Билл сложил свои карты в стопочку, положил их лицом на стол и поднял глаза.
– Мы встречались?
– В Ливенворсе я подал тебе часы, которые один франт не успел сам вручить тебе.
– Ах! – вскинул руки дуэлянт. – Прости, друг, я слишком увлечён игрой… Конечно! Я тебя в скауты тащил, а ты торопился в объятия краснокожих, если не ошибаюсь. Но ты здорово изменился, я вижу. Больше не индеец? Кому-то, похоже, удалось вернуть тебя в лоно цивилизованного мира…
Через полчаса Хикок затолкал в кошелёк выигрыш и велел негру кликнуть хозяина. Бак устроился напротив. Хозяин принёс две кружки пива.
– Да, приятель, жизнь уходит безвозвратно, – говорил Хикок, – и я в ней, кроме ошибок, ничего не совершаю, чёрт меня возьми. Когда нет спроса на мой револьвер, окунаюсь в карты. Не подумай только, что покер стал смыслом моей жизни. Но он здорово занимает время, особенно сейчас, когда на душе скверно… Мне тут понравилась одна барышня. Клянусь моими глазами, я ничего не обещал ей. Обыкновенный флирт. Но есть у неё брат, некий Дейв Тат. Едва я перекинулся к другой женщине, этот Тат стал мне надоедать. Мерзавец заявил, что я далеко не джентльмен, коли променял его сестрицу на Сюзанну Мур. Он даже осмелился угрожать мне. Прошло немного времени, и я заметил, что этот Тат увивается возле моей Сюзанны. Он ей не увлёкся, это ясно как божий день, а просто решил поднасрать мне слегка. Но она, мокрощелка в шляпе, как я вижу, отвечает на его ухаживания.