Еще по дороге в тюрьму анненковцы сговорились взять из каждой камеры для расстрела по два человека. Но нашлись и такие, которые были не согласны с этой «нормой».
— Пять, семь, десять! — кричали пьяные голоса. — Чего жалеть большевиков!?
Большое четырехэтажное красное здание тюрьмы показалось в конце улицы. Анненковцы затаились и тихонько подходили к воротам.
— Стой! Кто идет? — раздался окрик часового и щелкнул затвор.
— Свои! Анненковцы! — крикнул ему в ответ предводитель пьяной шайки, худой и длинный офицер.
В железных воротах открылся «глазок». Тюремная охрана не сопротивлялась анненковцам. Надзиратели и конвойные привыкли к ночным посещениям добровольных палачей. В глубине души они были даже рады ночному посещению, так как знали, что анненковцы — народ богатый, вряд ли польстятся на одежду расстрелянных. Кое-что перепадет, значит, и на долю надзирателей.
Выстрелы на тюремном дворе затихали. На дворе в сером предутреннем мраке чернели груды неподвижных тел. Атамановцы добивали тех, кто еще хрипел. Вдруг одному из них бросился в глаза отдельный флигель тюремной больницы.
— А там что? — крикнул он ближайшему надзирателю и бросился бежать к флигелю. — За мной, ребята!
— Там больница! — кричал вслед надзиратель, но его голоса уже никто не слышал.
Неудачливый банкир после перенесенной операции спал тяжелым сном. Дежурный надзиратель, не торопясь, открыл дверь:
— Больница. Ночью не допускаем, — слабо протестовал он.
— Пшел к черту! — цыкнул на него офицер, бежавший впереди всех, и оттолкнул его прочь с дороги. — Эй, кто там! — крикнул он бежавшим сзади. — Выводи всех!
Солдаты подбежали к камере банкира. Он лежал один, и, кроме него, выводить было некого.
— Вставай! — рявкнул офицер.
Банкир вздрогнул, недоуменно взглянул на него, не понимая, в чем дело, и, повернувшись на бок, тихо застонал.
Это был еще молодой человек. Темные волосы резко оттеняли белизну его кожи. Даже полузакрытые глаза казались большими и выразительными. Как избалованный ребенок, он окружил себя причудливыми безделушками из уральских камешков. На его столике каменная мышка сидела на каменном кусочке сыра, а на кровати вместо иконки висела куколка-балерина в ярком платьице и шапочке.
— Не притворяйсь. Выходи, а то околеешь на месте, собака! — Офицер исступленно тыкай банкира наганом.
— Операция у него была вчера, — пробормотал появившийся сбоку надзиратель. — Не может он подняться-то.
— Чего врешь? Знаем эти операции. Взять его! — Солдаты схватили банкира и поволокли по коридору.
В конце кондора они бросили его, как мешок, на стоявшие за дверями носилки. Незажившие швы у больного лопнули. В гулких коридорах тюрьмы раздались хриплые, пронзительные крики. Арестанты, и без того встревоженные непрестанными выстрелами и уводом товарищей, заметались по камерам, стуча чем попало в двери и окна своих клеток. Небывалый шум наполнил тюрьму и несся через улицу к ближайшим домам.