На первом листе объемистого дела была наклеена выцветшая от времени фотография совсем юного лейтенанта
Ганса Шпейера, окончившего в 1911 году брауншвейгскую военную памяти фельдмаршала Мольтке школу.
– Вам было тогда двадцать лет, Шпейер, – лирически произнес Бургет. – Посмотрим же, сильно ли вы изменились…
И Бургет, резко повернувшись, уставился своим острым, цепким взглядом прямо в лицо сидящего рядом с ним
Амосова.
Амосов с почтительной улыбкой спокойно встретил его взгляд.
21. В КОМАНДИРОВКЕ
Все обошлось благополучно. Фотография юного
Шпейера, имевшаяся в его личном деле, была рассмотрена
Амосовым с неподдельным интересом. В свою очередь и начальник русского отдела с любопытством долго смотрел сначала на фотографию, а затем на Амосова.
– Да, время несколько изменило вашу внешность, –
сказал он.
– Тридцать лет… И притом столько лет на чужбине, под маской, в глуши, – добавил Амосов.
Поблагодарив начальника за внимание, Амосов ушел, захватив с собой личное дело Шпейера. На досуге он внимательно изучил его и лишний раз убедился, что Шарапов рассказывал правду. История Шпейера-Шарапова, начавшаяся на выпускном балу брауншвейгской офицерской школы, его работа в дореволюционном Петербурге, гатчинская эпопея – словом, решительно все, что показал на следствии Шарапов, соответствовало данным его личного дела, собранным в этом деле донесениям, рапортам, приказам, заданиям. Ничего нового ознакомление с личным делом Шпейера Амосову не дало.
В этом смысле гораздо больший интерес для Амосова представляла его повседневная работа в русском отделе, дававшая ему возможность детально ознакомиться с методами работы германской разведки и ее опорными точками в ряде районов советско-германского фронта. Дислокация немецких разведывательных школ, в которых шла подготовка шпионов и диверсантов, методы вербовки, техника связи и оповещения, новые шифры и коды, применяемые агентурой, – все это представляло собой ценнейшие данные, которые Амосов поглощал с жадностью, умилявшей его «начальство».
– Как изумительно старателен и работоспособен этот человек, – говорил об Амосове начальник русского отдела.
– Да, старые кадры германской разведки были отлично воспитаны, – отмечали «сослуживцы» Амосова.
Так прошло несколько месяцев. Амосов начал подумывать, что пришла пора выбираться из Берлина домой и приступить к реализации собранных сведений.
Однажды после очередного доклада начальнику русского отдела он попросил, чтобы его направили на работу.