Чумазлай был предвещаньем сбывчивым: если он объявлялся, несчастья не миновать. Убежденный трехкратным опытом, Боронь твердо веровал в зловещего великана и даже, подобно идолопоклонникам, чтил его как божество могучее, но злое, требующее покорности и страха. Кондуктор окружил своего божка особым культом, более того, оправдал его существование оригинальной теорией собственного измышления.
Чумазлай гнездился в организме поезда, пропитывал собою весь многочленный его костяк, терся в поршнях, жарился в паровозной топке, шлялся по вагонам — Боронь не всегда видел его воочию, но всегда явственно ощущал его близкое присутствие. Чумазлай дремал в душе поезда, был его таинственным флюидом — в минуты грозные, в моменты исполнения злых предчувствий он выделялся, густел и обретал обличье.
Бороться с ним, по мнению кондуктора, было делом не только бесполезным, но и смешным. Все усилия, предпринятые во избежание возвещаемой им беды, окажутся тщетными и пустыми, ибо Чумазлай — рок.
Появление монстра в поезде, да еще перед самым концом маршрута, привело кондуктора в приподнятое настроение: с минуты на минуту надо было ждать катастрофы. Что ж, с судьбой не спорят, против Чумазлая не попрешь…
Боронь встал и начал нервно прохаживаться по коридору. Из какого-то купе долетел до него оживленный говор, женский смех. Он подошел и вбуравился в открытую дверь суровым взором. Пригасил веселье. Раздвинулись двери соседнего купе, и выглянула голова:
— Пан кондуктор, до станции еще далеко?
— Через полчаса будем на месте. Скоро конец.
Что-то в его интонации насторожило спрашивающего, он обеспокоенно уставился на кондуктора. Боронь загадочно усмехнулся и проследовал дальше. Голова исчезла.
Какой-то мужчина вышел из купе второго класса и, открыв окно в коридоре, вглядывался в пространство. Резкие движения, казалось, выдавали его тревогу. Опустив окно, он удалился в противоположную сторону, в конец коридора. Там затянулся несколько раз сигаретой и, бросив изжеванный окурок, вышел на площадку. Боронь видел сквозь стекло его силуэт — он высунулся наружу, вглядываясь вперед.
— Изучает местность, — злорадно усмехаясь, пробурчал кондуктор. — Зря старается. Изучай не изучай, рок не дремлет.
Тем временем нервный пассажир вернулся в вагон.
— Наш поезд уже встретился со скорым из Гроня? — заметив кондуктора, спросил он с наигранным спокойствием.
— Пока нет. Скорый должен появиться вот-вот. Впрочем, быть может, мы разминемся с ним на конечной станции, не исключено опоздание. Поезд, о котором вы спрашиваете, подойдет с боковой ветки.
В эту самую минуту с правой стороны послышался страшный грохот. За окном промелькнул громадный контур мечущего снопы искр локомотива, за ним мгновенно проскользнула цепочка черных коробочек, освещенных прямоугольниками окон. Боронь вытянул руку в сторону исчезающего поезда.
— Вот он прошел.
Нервный господин со вздохом облегчения вытащил портсигар и любезно предложил:
— Угощайтесь, пан кондуктор. Настоящие «моррисы».
Боронь приложил руку к козырьку фуражки.
— Благодарю покорно. Курю только трубку.
— Жаль, у меня сигареты превосходной марки.